Шрифт:
Закладка:
Тут Сальников сделал нарочитую театральную паузу. Такая пауза была необходима, чтобы можно было видеть, как поведет себя Осипов, а заодно и понять, как он себя чувствует. Если, к примеру, он махнет на свою жизнь и встанет в героическую позу — это одно дело. А вот если он испугается — совсем другое. Тогда с ним можно будет вести дальнейшие разговоры.
И Сальников почувствовал: Осипов испугался. Почувствовать это было совсем несложно. Да и кто бы на его месте не испугался? Так рассуждал Сальников, и эти рассуждения вдохновили его. Он решил продолжить разговор.
— Итак, — сказал он, — я обязан дать делу законный ход. Но я могу и промолчать. Если, конечно, ты прислушаешься к моим словам. Иначе говоря, если мы с тобой кое о чем договоримся.
— Я должен стать доносчиком? — спросил Осипов.
— Нет, — ответил начальник лагеря. — Такого добра у меня хватает и без тебя.
— Что же вы хотите? — спросил заключенный.
С одной стороны, это был очень простой вопрос. Но с другой стороны — он много чего в себе таил. Он означал, что Осипов по-настоящему испугался и сейчас лихорадочно ищет способы сохранить себе жизнь. А коль так, то с ним можно вести дальнейший разговор. Чтобы спасти себе жизнь, он согласится на многое.
— Перво-наперво, — сказал Сальников, — я хочу объяснить тебе, отчего я могу закрыть глаза на все твои антисоветские разговоры. А оттого, что ты прав! Да-да, ты прав!
Разумеется, такие слова для Осипова были полной неожиданностью. И он впервые взглянул начальнику лагеря в глаза.
— Я понимаю, о чем ты сейчас подумал, — усмехнулся Сальников. — Думаешь — блефует гражданин начальник, раскручивает меня на какую-то провокацию! Ну, так я готов повторить: да, ты прав! И все те, с кем ты ведешь свои потайные разговоры, тоже правы! То есть, конечно, не все, а те, кто считает, что выйти на волю заключенные смогут только с помощью Германии. Именно так! Советская власть никогда не выпустит вас, даже если она и победит в этой войне. Так и загнетесь все в лагерях. Или ты этого еще не понял? Ну, так я повторю: загнетесь. Потому что советская власть на таких, как вы, только и держится. Вы, заключенные, главная ее подпорка и фундамент. Неужто она сама, по своей воле, разрушит этот фундамент? Зачем? Чтобы рухнуть?
Осипов ничего не отвечал и больше даже не смотрел на Сальникова. Он молчал и слушал. Сальников продолжил:
— И эту, вторую твою мысль я тоже понимаю. Ты думаешь: а что, Германия поможет? Даст заключенным свободу? Отвечаю: да. Даст, но, конечно, и мы сами обязаны подсуетиться. Не сидеть сложа руки в ожидании, когда же в Мариинске появятся немцы и отворят ворота лагеря, а помочь Германии. Помочь освободить самих себя. Ну, что ты на меня зыркаешь? Ищешь в моих словах какой-то подвох? Правильно делаешь, да только в них никакого подвоха! Говорю, как оно есть.
— Зачем вы мне это говорите? — спросил Осипов.
— Затем, что мне нужен помощник, — сказал Сальников.
— Помощник в чем? — спросил заключенный.
— А что, ты еще не понял? — скривился начальник лагеря.
— И чем же я могу помочь?
— Освободить самого себя, — сказал Сальников. — И других таких же, как ты сам. Ты рассуди. У тебя двадцать пять лет сроку. В твоем возрасте — это пожизненный срок. На милость советской власти надеяться нечего. И что тебе остается? Конечно, если ты хочешь через годик сдохнуть где-нибудь на лагерной помойке — воля твоя. Тогда, конечно, зря я затеял с тобой этот разговор. Да и не проживешь ты этот годик, вот что…
— Это почему же? — Осипов опять глянул в глаза начальнику лагеря.
— Потому что я тебя застрелю, — спокойно сказал Сальников. — Прямо в этом кабинете. Скажу, что ты напал на меня… А за что застрелю на самом деле? А за то, что теперь ты слишком много знаешь. Догадываешься, кто я есть на самом деле. Как же я могу оставить тебя в живых? Сам понимаешь. Так что — или мы говорим с тобой дальше, или я… — Сальников похлопал по кобуре пистолета.
— Говорите дальше, — сказал Осипов.
— А дальше — вот что. Дальше — начинаем действовать. Есть четкий план наших действий. А будут действия, будет и помощь. Деньгами, оружием… Но, повторяю, вначале должны быть действия. Мне говорить дальше или, может, ты настолько любишь советскую власть, что готов прекратить наш разговор? Решение за тобой. Выбирай. — И Сальников демонстративно расстегнул кобуру.
— Говорите дальше, — сказал Осипов.
— Разумные слова, — одобрил начальник лагеря. — А дальше вот что. Дальше будет восстание в лагере и массовый побег. Но не просто побег на все четыре стороны…
И Сальников сжато рассказал Осипову суть операции «Что делать».
— Вот, значит, как… — в раздумье проговорил Осипов, когда начальник лагеря умолк. — А я-то думал — дешевая провокация. Дешевый понт, как говорят блатные. Но теперь я думаю, что это никакой не понт. Таких провокаций просто быть не может. То есть они, наверное, могут быть и такие, но зачем же посвящать в них обыкновенного зэка в моем лице?
— Правильно мыслишь, — сказал Сальников. — Какой смысл в тебе как в провокаторе?
— Положим, смысл есть, — осторожно возразил Осипов. — Допустим, использовать меня как живца. Чтобы, значит, на меня клюнули иные прочие враги советской власти.
— В таком случае, — в свою очередь возразил Сальников, — для чего такие сложности? Я бы тебе так и сказал — побудешь провокатором. И ты бы согласился, потому что куда тебе деваться? Но ведь я ничего подобного тебе не предложил, не так ли? Значит, все то, о чем я тебе рассказал, — правда. Ну, так что ты скажешь? Есть у тебя желание оказаться на свободе? Или предпочитаешь схлопотать пулю?
— Я получил большой срок, — сказал Осипов. — Пожизненный — тут вы выразились верно. Меня осудили за диверсию на заводе. Это была сознательная диверсия. Я агитировал против советской власти. Такие слова вы хотели от меня услышать?
— Да, такие, — кивнул Сальников.
— Оказаться на свободе без документов
