Далеко от Пёрл-Харбора, на флагманском корабле «Нагато», офицеры собрались после полуночи в штабной каюте. Все молчали. Дежурный офицер раскладывал по папкам телеграммы.

Старший штабной офицер Курасима спокойно сказал:

— Вот-вот они должны начать.

В этот момент ворвался радист и закричал дежурному:

— Повторяющийся сигнал «то»!

Дежурный повернулся к командующему и доложил:

— Сигнал передан в 3.19.

Ямамото открыл глаза и кивнул. Все произошло так, как он задумал. Американцам конец. В 11.45 должны передать императорский рескрипт об объявлении войны.

Это был звездный час Японии! Ради такого момента стоит жить, думал Коно. И он никак не мог смириться с мыслью о том, что все победы императорской армии — в прошлом…

Флотские связисты не без труда соединили адмирала Хомма с военно-морским министром.

— Господин министр, — сказал Хомма, — в ставке сейчас решается вопрос о дальнейшей судьбе Японии. Я хочу предложить решение, гарантирующее победу. Если император одобрит мою идею, мы создадим отряды камикадзе численностью в двадцать миллионов человек!

— Какой численностью? — в голосе министра было удивление.

— Вы не ослышались, господин министр. Двадцать миллионов человек вольются в наши отряды и нанесут противнику такой удар, от которого он не сможет оправиться.

— Как вы себе это представляете? У нас нет такого количества оружия, да и все способные сражаться уже мобилизованы.

— Господин министр, я помню, какое воодушевление в народе вызвал рассказ о «трех живых бомбах», о трех наших солдатах, которые еще в начале войны с Китаем, обвязавшись взрывчаткой, бросились на противника и взорвали себя, чтобы проделать брешь в укреплениях. Сейчас мы предложим вступить в отряды камикадзе не только всем мужчинам призывного возраста, но и подросткам, и даже женщинам. Я уверен, это вызовет волну энтузиазма. Во время боев на Окинаве тысячи солдат стали «живыми гранатами» и, полностью забыв об инстинкте самосохранения, бросались на врага. Каждый торпедный катер, каждое судно, способное держаться на плаву, будет управляться моряком-камикадзе. Кроме того, в горах мы сконцентрируем огромное количество планеров, начиненных взрывчаткой; когда американцы начнут высадку, эти планеры обрушатся на десантные корабли и уничтожат их… Мы добьемся того, что каждый японец станет представлять угрозу для врага, и тогда американцы испугаются. Они не любят больших жертв, они слишком берегут себя… Господин министр, я прошу вас не отвергать с порога мое предложение, а подумать над ним. Я уверен: в эти трудные дни Япония может выжить, лишь противопоставив материальной мощи врага несгибаемую силу своего духа.

Военно-морской министр не сразу нашел, что ответить адмиралу Хомма.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Я подумаю над вашими словами. Хотя, полагаю, что вопрос уже предрешен… Во всяком случае, я благодарю вас.

Едва адмирал положил трубку, адъютант доложил, что звонит подполковник Такэсита из военного министерства.

— Скажите, что я уехал на аэродром. Буду позже, но когда точно, неизвестно.

Хомма не спешил вступать в переговоры с заговорщиками. Он хотел сохранить возможность для маневра.

— Звоните адмиралу каждые полчаса, — приказал Такэсита.

Он чувствовал, как время утекает у него из рук и торопился. Он не считал себя побежденным и не считал, что дело проиграно. Такэсита надеялся мобилизовать достаточное количество сторонников, чтобы сорвать принятие кабинетом министров решения о капитуляции.

Подполковник Такэсита был не настолько глуп, чтобы в нынешней ситуации верить в конечную победу Японии. Но невозможно было поколебать его убеждение в том, что отчаянное сопротивление, которое заставит противника нести тяжелые потери, облегчит заключение мира на приемлемых для Японии условиях, сохранит императорский строй, армию и веру в величие своей страны.

Заседание кабинета продолжалось. Военный министр Анами вышел в туалетную комнату. Адъютант с полотенцем в руках стоял сзади.

— Кто-то сказал, что американская армия вторжения уже рядом с Токийским заливом. Ты ничего не слышал об этом? — спросил Анами. — Как бы я хотел ударить по ним, пока мы тут ведем разговоры о мире.

— Это только слух, господин министр, — осторожно заметил адъютант.

Анами не обратил внимания на его слова.

— Господин министр, — обратился к нему адъютант, — подполковник Такэсита хотел бы поговорить с вами.

— Где он?

— Он здесь, рядом. Привести его сюда? Или вы?.. Анами нетерпеливо дернул плечом.

— Проводи меня.

Такэсита в нетерпении расхаживал по маленькой комнате, где не было никакой мебели.

— Ты должен объявить армии, что в целях безопасности принимаешь на себя всю полноту власти, — требовал он от министра. — Начальник генерального штаба готов нас поддержать. Учти: адмирал Хомма и его камикадзе намерены сражаться в одиночку, даже если все прекратят сопротивление. Неужели ты окажешься меньшим патриотом, чем Хомма?

В правительственное бюро информации были вызваны руководители Эн-эйч-кэй, японской радиовещательной корпорации.

— В ближайшее время будет объявлен императорский рескрипт об окончании войны. Его прочтет сам император! По радио…

Директора Эн-эйч-кэй были поражены. И не только сообщением о фактическом окончании войны, но и тем, что император сам собирался объявить об этом. Они не могли представить себе, что император, чье божественное происхождение не вызывало ни у кого сомнений, как какой-нибудь диктор, станет наговаривать текст в обычный микрофон. И именно готовность императора совершить это, больше, чем что-либо иное, показало им глубину бездны, разверзшейся перед Японией.

— Кабинет министров рассматривает сейчас вопрос о том, будет ли это прямой эфир, или голос императора пойдет в записи. О решении вас известят.

Руководители Эн-эйч-кэй сразу же вспомнили единственный в истории страны случай, когда по радио прозвучал голос императора. Это было второго декабря 1928 года. Передавался репортаж с военного парада в Ёёги в честь восшествия на престол императора. Впрочем, о том, что прозвучит голос императора, не догадывался никто, даже руководители радиовещания…

Они слушали репортаж без особого интереса и вдруг окаменели. Из радиоприемника отчетливо доносился голос императора, читавшего рескрипт, обращенный к армии.

Микрофоны были специально установлены достаточно далеко от императора, и тем не менее необъяснимый акустический эффект обеспечил прекрасную слышимость.

Весь штат радиовещательной корпорации был в страхе. Никто не знал, как отреагируют армия и министерство императорского двора.

Армия категорически отказалась выслушивать какие-либо объяснения, министерство императорского двора сочло этот инцидент оскорблением императорского величества. Вот-вот могла последовать жестокая кара… Но, на счастье, кому-то из императорской семьи передача понравилась, о чем стало известно военному министерству, и об инциденте забыли.

Теперь же сам император принял решение выступить по радио…

Майор Мацунага приказал организовать ночное дежурство в бараке. Кавабэ сказал, что будет дежурить первым. Арима и Хаяси быстро уснули. Кавабэ сидел на жестком стуле с высокой спинкой. Спать ему не хотелось. Он думал о доме. Война кончалась. Ожидая