лекции того, о чем он только что говорил, так как все это слишком ново и до него еще не дошло, а сам он пользуется источником из собственной библиотеки, снабженной всем современным. Подобные сцены происходили у поэта и с другими профессорами. Вместо того чтобы слушать их лекции, он приносил с собой книгу, усаживался в углу аудитории и погружался в чтение.

Воспитывала не столько университетская наука, сколько живое общение студентов.

Дом Поливановых на Большой Молчановке.

Реконструкция Б. Земенкова.

Лермонтов принимал участие в общей жизни. На нравственно-политическом отделении читал лекции профессор Малов, тупой, невежественный, грубо обращавшийся со студентами. Они решили прогнать его из аудитории. На подмогу пришли студенты других отделений. После первой грубости профессора начался крик, свист. Малова гурьбой проводили через университетский двор и выбросили на улицу его калоши. Николай I мог бы усмотреть в ребяческой шалости бунт и отдать виновных в солдаты или сослать. Спасло студентов университетское начальство, посадив зачинщиков в карцер и представив царю дело законченным. Среди зачинщиков был студент физико-математического факультета Александр Герцен. Лермонтов также принимал участие в «маловской истории», как назвал этот случай Герцен, описав его много лет спустя в «Былом и думах».

23 марта 1831 года во флигеле дома на Большой Молчановке Лермонтов писал в альбом своему другу Н. Поливанову:

Послушай! Вспомни обо мне,

Когда, законом осужденный,

В чужой я буду стороне -

Изгнанник мрачный и презренный.

Поливанов сделал приписку, что стихи написаны ночью в его комнате, когда вследствие какой-то университетской шалости Лермонтов ожидал строгого наказания.

Культ дружбы был очень силен у молодежи той поры. Талантливые юноши привлекали товарищей, и создавались кружки. В годы, когда в университете учился Лермонтов, между кружками еще не было резкого разграничения ни по составу, ни по интересам и тематике занятий и бесед, как это стало в дальнейшем. Кружок Герцена уже существовал, но не приобрел еще своей позднейшей политической окраски. В общежитии для студентов, учившихся на казенный счет, был кружок Белинского.

В мезонине на Малой Молчановке молодежь собиралась у Лермонтова. Кружок создавался до поступления поэта в университет, и не все члены были студентами. В атмосфере большого взаимного расположения и тепла царили разносторонние умственные интересы. Мы уже говорили о близости Лермонтова с Алексеем Лопухиным, который был членом его кружка. В. Шеншин писал Н. Поливанову 7 июня 1831 года, как в опустевшей летом Москве Лермонтов «утешает» его «своею беседою». Поэт читал друзьям свои произведения, которые находили среди них понимание, получали высокую оценку, а иногда вызывали и подражание. В стихотворении «К другу В. Ш.» (Владимиру Шеншину) - «До лучших дней! перед прощаньем, //Пожав мне руку, ты сказал…», - как бы продолжается начатый разговор, спор, прерванный прощаньем. Николаю Шеншину Лермонтов посвятил поэму «Последний сын вольности». В посвящении писал: «Прими ж, товарищ, дружеский обет, //Прими же песню родины моей…» Прототипом главного героя поэмы послужил Вадим Храбрый, защищавший независимость Новгорода и павший от руки Рюрика. О нем рассказано в летописи. Для декабристов Вадим был символом борьбы за политическую свободу. Поэма Лермонтова проникнута духом декабризма. В ее основе - раздумья поэта о борьбе за вольность и о собственной роли в этой борьбе. Ее лейтмотив - жертвенное служение отчизне. Судьба героев поэмы, шести новгородцев, напоминала о декабристах:

Отчизны верные сыны

Еще надеждою полны…

Эти строки Лермонтова были откликом и на пушкинское послание в Сибирь, и на ответ Пушкину Александра Одоевского:

Мечи скуем мы из цепей

И вновь зажжем огонь свободы…

Но, как свидетельствует поэма, у самого Лермонтова, когда он писал ее, такой надежды не было.

Он пал в крови, и пал один

Последний вольный славянин!

Эта безнадежность дает основание предполагать (поэма не датирована), что поэма «Последний сын вольности» написана до лета 1830 года, «когда все всколебалось», и под впечатлением революционных событий в Западной Европе и народных восстаний во всем мире он начал создавать свою политическую лирику.

Посвящение поэмы «Последний сын вольности» члену кружка свидетельствует о том, как много разговоров и споров шло в кружке Лермонтова о декабристах.

Один из членов кружка Лермонтова, студент Андрей Закревский, у которого было очень большое знакомство, распространял стихи друга-поэта.

О близости Лермонтова с Закревским свидетельствует сохранившаяся книга с надписью:

«Любезному другу Андрею. М. Лермонтов. 1830 года» [6].

Книга характерна в какой-то мере для интересов кружка Лермонтова. Это перевод на русский язык написанных в тюрьме размышлений английского поэта и проповедника Вильгельма Додда (1729 - 1777), кончившего жизнь на виселице. Он призывал правительство и судей покончить с народной нищетой и не карать несчастных, которых голод толкает на преступленья.

После увольнения Лермонтова между студентами ходило в списках приписывавшееся ему стихотворение, обращенное к Московскому университету:

Хвала тебе, приют лентяев,

Хвала, ученья дивный храм,

Где цвел наш бурный Полежаев

На зло завистливым властям!

Хвала и вам, студенты-братья…

* * *

Лермонтов-студент на правах взрослого посещал балы. По окончании холеры Москва развлекалась особенно бурно. Не успела кончиться эпидемия, как началось самое безудержное веселье. Любимое развлечение москвичей - маскарады. Они устраивались на святках и на масленицу как в частных домах, так и в Благородном собрании. К маскарадам готовились задолго и проявляли массу изобретательности. На одном из маскарадов у княгини Зинаиды Волконской в полночь в зал второго этажа въехали верхом на живых лошадях Дон-Кихот и Санчо Панса - это были сын Волконской и его воспитатель.

Охотный ряд. Благородное собрание.

Литография по рисунку С. Дица. 1840-е гг.

Собираясь на новогодний маскарад зимой 1831 - 1832 года, Лермонтов решил нарядиться астрологом, предсказателем судеб. Из картона сделал гадательную книгу, из черной бумаги вырезал «каббалистические знаки» в виде китайских иероглифов, срисовав их с чайного ящика бабушки.

Маскарад был в зале Благородного собрания. Белые мраморные колонны и хрустальные люстры украшают этот пышный и в то же время простой и строгий зал - теперь Колонный зал Дома Союзов. В полночь загремели на хорах трубы и все присутствовавшие поздравляли друг друга с Новым годом.

В толпе мелькала невысокая фигура астролога, в отверстия маски сверкали глаза. Он держал в руках гадательную книгу с таинственными знаками и, подходя к знакомым, интриговал их и раздавал стихи.

Эпиграмму вручил он Н. Ф. И‹вановой›, которой писал