Шрифт:
Закладка:
В этой комнате юный Лермонтов размышлял о несправедливости законов мироздания, о судьбе и правах человеческой личности в обществе, мечтал о счастье людей и о собственных подвигах и славе. Здесь негодовал против рабства, переживал тяжелые предчувствия своей гибели. Здесь шли шумные споры и тихие задушевные беседы. Спорил с друзьями, с самим собой, с авторами только что прочитанных книг.
Среди простой студенческой обстановки привлекал внимание большой книжный шкаф. Поэт гордился своей библиотекой. Рядом на стене - географическая карта, где-то тут же - портрет Байрона, а на диване брошена еще не разрезанная книжка «Московского телеграфа». Здесь и номер издававшейся Раичем «Галатеи» с «Вопросами (из Гейне)», в переводе молодого поэта Тютчева. Над полуночным морем стоит юноша - «В груди тоска, в уме сомненья» - и просит волны разрешить мучительную старинную загадку:
«Скажите мне, что значит человек,
Откуда он, куда идет,
И кто живет над звездным сводом».
По-прежнему шумят и ропщут волны -
И дует ветр и гонит тучи -
И звезды светят холодно и ясно -
Глупец стоит - и ждет ответа!
На полках книги с произведениями Пушкина - «Кавказский пленник» и другие романтические поэмы. Тут же и семь глав «Евгения Онегина», выходившие с 1825 года одна за другой отдельными книжками, только пятая и шестая вышли в 1828 году в одной книге. Тут и «Думы» Рылеева, и альманахи «Полярная звезда», выпускаемые когда-то Рылеевым совместно с Александром Бестужевым. Здесь разместились позднейшие альманахи и синели обложками номера журнала «Московский вестник». Здесь же и журнал «Атеней», выпускаемый инспектором пансиона Павловым, напечатавшим в одном из номеров стихотворение «Весна» за подписью «L» недавно покинувшего пансион Лермонтова. На отдельной полке стояли произведения корифеев мировой литературы - книги на французском, немецком и английском языках. Байрон, Шекспир, а может быть, и недавно прочитанное «Сказание о Древнем Мореходе». Дальше шли сочинения Шеллинга, книги утопистов-социалистов Сен-Симона и Фурье. Фурье стремился доказать возможность мирного разрешения общественных противоречий. Создав людей по своему подобию и вложив в них «страсти», то есть порывы и стремления, бог не мог не дать им возможности эти стремления осуществить. Фурье делал несколько предположений, почему бог мог бы их этой возможности лишить. «Он - несправедлив, создав в нас тяготение к этим благам без возможности его удовлетворить… Он преднамеренный мучитель… Он мог и не хотел». Или: «Он хотел и не мог». Отвергнув эти предположения, Фурье утверждал, что «Он мог и хотел», то есть что порывы и стремления людей могут быть удовлетворены.
Лермонтов спорит с Фурье, доказывая обратное. И совсем как ответ Фурье звучит монолог Фернандо из его первой трагедии «Испанцы». «Зачем же небо довело меня до этого?» - говорит Фернандо, пылкое сердце которого привело его к гибели:
…Бог знал заране все:
Зачем же он не удержал судьбы?…
И отвечает одним из предположений, отвергнутых Фурье: «Он не хотел!»
Дух критики и отрицанья Лермонтов воплотил в образе демона. Этот «грозный дух» любит «терзать и мучить»:
Всмотритесь в очи, в бледный цвет; -
Лицо мое вам не могло
Сказать, что мне пятнадцать лет.
Тяжелое душевное состояние Лермонтова нашло отражение в его следующей трагедии, где, как и в первой, идут споры о Фурье. Он так и назвал ее «Menschen una Leidenschaften» - «Люди и страсти». В мире царствует хаос. То же и в человеческой жизни. Человек беспомощно мечется в хаосе собственных и чужих страстей. Среди обмана, предательства и вероломства гибнут лучшие: юноши с возвышенными чувствами и девушки с нежной благородной душой. Герой трагедии Юрий умирает, а героиня напрасно обращается к богу, моля о чуде. Нет ни ада, ни рая, люди - брошенные, беспризорные созданья, - вывод, к которому приходит автор вместе со своим героем.
Трагедию «Menschen und Leidenschaften» Лермонтов писал осенью, во время холеры. Это была та самая осень, когда Пушкин, поехав по делам в Болдино, застрял там из-за холеры, и знаменитая Болдинская осень обогатила русскую литературу сокровищами пушкинского гения. Юноша Лермонтов в августе выдержал экзамен в университет, но в середине сентября в Москве началась эпидемия, и занятия прекратились до 12 января. Дома только и было разговоров что о холере. Многие поразъехались, и у бабушки почти никто не бывал. С товарищами Лермонтов виделся редко. В городе царила зловещая тишина. Он отправлялся бродить один по опустевшим улицам. Окна завешаны, часто и ставни закрыты. Медленно, в сопровождении полицейских двигались кареты, возившие больных. Проезжали черные фуры с трупами. Несколько человек, остановившись на углу, о чем-то таинственно шептались. Такова была Москва в те дни. За заставой, вдоль снежного вала, были расставлены пикеты. Город оцеплен. Горели костры. Ночью, когда оставался один у себя в комнате, рисовались картины смерти.
В это трагичное время тема дружбы, любви к жизни и веры в человека продолжает звучать в стихах поэта:
Два человека в этот страшный год,
Когда всех занимала смерть одна,
Хранили чувство дружбы.
Темы утверждения жизни и нравственного права человека на счастье развиваются в творчестве юного поэта, чередуясь с темами тоски и отчаяния.
Еще в конце лета с компанией молодежи он побывал в старинном монастыре в Воскресенске. Этот монастырь, построенный патриархом Никоном, был расположен в шестидесяти двух километрах от Москвы по Волоколамскому шоссе, на гористом берегу Истры, в местности исключительной красоты. Из написанного здесь лирического стихотворения образ монаха, рвущегося из монастыря на свободу, переходит в поэму «Исповедь», созданную в тот же период. В ней отстаивал поэт право человека на земное счастье. За любовь к монахине молодого инока осудили на смерть. Осудившему его монастырскому закону «отшельник молодой» противопоставляет другой, закон человеческого сердца. Он говорит пришедшему его исповедовать дряхлому седому старцу: «…под одеждой власяной //Я человек, как и другой».
Образ молодого, полного жизни монаха, занимавший воображение Лермонтова, привлек его внимание и на картине Рембрандта. Картина, под впечатлением которой написано стихотворение («На картину Рембрандта»), находилась в собрании Строгановых. Оно было в Петербурге, но часть его хранилась в Москве, в доме Строгановых на Горшечной улице, и в их подмосковных имениях. Как и другие коллекции картин и древностей, собрание Строгановых было