Вика, «мариупольская мадонна». Зримый образ трагедии города

Но вспомнить адрес Вика не может. Показывает мне ногу. Я видел такое — ударная волна просто отделяет мясо от костей, но тут еще мелкие осколки. Сверху пока зажило, не гноится. Спрашиваю Вику:

— Тебя покормить?

— Чаю хочу, горячего, замерзла.

— Стой здесь!

Вика кивает, показывает руками на ноги: мол, стою. Проталкиваюсь в школьную столовую, беженцев запускают туда по пятнадцать человек. Мне наливают чай, подхватываю с подноса половину яблока. Вика берет чай, не благодарит, яблоко не замечает, сразу начинает пить и тут же забывает о моем существовании. Один из моих товарищей-ополченцев, фельдшер, говорит, что Вику нужно вывозить в больницу, там отключить релаксантами, обработать ногу. Потом лечить психику, долго лечить. Но куда ее вывозить? В Мариуполь, в областную интенсивной терапии?

У меня почему-то была уверенность, что там нам чем-то помогут. Я ошибался. И мы правильно сделали, что оставили Вику в накопителе, вечером она уже была в Ростове…

В ЯДОВИТОМ ТУМАНЕ

Ветра в этот день в Мариуполе не было, поэтому весь город затянуло серой кисеей, таким вонючим гадким туманом, раздирающим легкие. Горят заводы и порт, горит трава в полях… Идем к больнице. Новенький многоэтажный комплекс, фасад ободран осколками, стекол нет. Неделю назад, когда наши окончательно заняли квартал у больницы, украинцы по ней запустили пакет «градов», незалежная так «попрощалась». Слышал это сам, упав в тот момент под машину и засунув голову под двигатель.

Сейчас слева и справа от больницы, совсем рядом, через улицу, идет стрелковый бой, а за фасадом продолжает наваливать артиллерия, так что земля дрожит.

В больничном сквере люди сидят на земле, лежат, толпятся у входа. Автобус с надписью «Нацгвардия» полощет занавесками через выбитые стекла, внутри все в кровище.

К нам бросается пожилая женщина, рыдая, просит:

— Господи, хоть кто бы позвонил дочке, сказал, что я жива. Дочка в Норильске, учительница.

— Есть номер?

— Есть, есть!

Трясущимися руками женщина расстегивает сумку, там все ее имущество. В маленькой кастрюльке, в полиэтиленовом пакете, блокнотик с пол-ладошки. Товарищ набирает номер… связи нет, да и откуда ей взяться? Женщина опять рыдает.

— Как вас зовут? Мы вечером выберемся в место, где есть связь, я сразу же наберу вашу дочь, обещаю!

Я снимаю шапку и крещусь, наверное, это единственная форма обещания, которая здесь действует. Вечером мы позвонили дочке Наташе в Норильск, она уже собиралась выезжать за матерью, чтобы забрать ее в Россию.

ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ

В холле больницы грязь по колено. Какие-то волонтеры или санитары размазывают ее швабрами, осознавая бессмысленность этого занятия. Из синего бака люди набирают воду, она жуткого темно-коричневого цвета, техническая, но другой воды в городе нет. Стены исписаны посланиями: «Таня, мы уехали. Белосарайка» или «Мы на 1 эт.». Комната «Дети».

Находим главврача больницы Ольгу Петровну Голубченко. От интервью она отказывается, говорит, что в больнице все хорошо, все есть: персонал, медикаменты, еда. В глаза не смотрит и вообще говорит с плохо сдерживаемой злобой. Мы пытаемся объяснить, что у нас есть возможность организовать помощь… В итоге просто разворачиваемся, не прощаясь, и уходим в основной корпус.

Темные бесконечные коридоры, запах гниющей плоти. У кого есть сигареты — курят, потому что о какой-то больничной стерильности говорить нет смысла. При нас прямо в коридоре медсестра чистит загноившуюся рану какой-то женщине, та скрежещет зубами.

Больница трясется от взрывов. Вот заработал миномет «Василек», а вот «Васильку» прилетело в ответ. Вдоль фасада просвистывают пули. Бахнул гранатомет, его поддержала зенитка, жизнь в Мариуполе идет своим чередом. Если это можно назвать жизнью.

НЕБО НИЧЕГО НЕ ОБЕЩАЕТ

На следующем этаже то же самое. Смрадный сумрак, выбитые окна заколочены кусками картона. Сами палаты пусты, окна выбиты, ветер полощет шторы. В коридорах теплее и есть какая-то гарантия, что не залетит пуля или осколок.

Мужчина в инвалидной коляске рассказывает, как его ранило:

— Просто из подъезда вышел, и тут прилетело. В воскресенье, 13-го числа. Я обратно в подъезд, а соседи — три трупа сразу, вышли покурить.

— Вас перевязывают?

— С прошлого четверга не видел никого. Осколок остался, найти его не могут, рентген не работает. Ну ничего, буду теперь на рамках на проходной звенеть, — шутит невесело Михаил.

Удар «Точкой-У» по центру Донецка, самое массовое жертвоприношение горожан с 2015 года, с обстрела остановки на Боссе

— Эвакуацию предлагали?

— Да в чем я поеду, дома хоть одежда есть.

— Квартира целая?

Михаил машет рукой:

— Стекол нет, вся мебель горой лежит. Но жить-то есть где!

На носилках у стенки лежит Саша. Говорит, «ранило, как обычно, — за дровами пошел».

Ищем отделение хирургии и находим… Коридоры перекрыты стенами из мешков с песком. Такие же стены на окнах. Украинская нацгвардия собиралась здесь биться, но передумала?

Разбитый кофейный автомат, разгромленный рентген, вообще все, что можно, переломано, даже столы. Но это не самое страшное. В палатах лежат трупы, аккуратно упакованные в шторы, одеяла или просто внавал, с трубками капельниц, шинами, аппаратами Илизарова… Тихо здесь, конечно, если вычесть артиллерию. Только постукивают жалюзи в выбитых окнах. Молчит толпа людей у входа в больницу, где не лечат, а просто кладут умирать. Люди вслушиваются в идущий бой, пытаясь отделить момент, чтобы сразу залечь. И все чего-то ждут: эвакуации или гуманитарки.

— Я мира жду, — сказала мне усыпанная веснушками девушка Даша, — а вот в эвакуацию с четырехлетним ребенком не поеду!

— Меньше уже обстреливают?

— Да также…

Даша, как и все мы, смотрела на небо, но небо пока не обещало ничего хорошего на ближайшие дни.

За несколько часов читатели установили личность Вики Д. Я списался с ее тетей, съездил к Викиной маме. Ее несколько месяцев лечили в донецкой больнице, потом неравнодушные читатели организовали ей лечение в Петербурге, у лучших специалистов. Сейчас с Викой все хорошо, а будет еще лучше.

26 марта 2022 года

«ИКОНОСТАС ЕВРОСОЮЗА», ИЛИ «ПЕРЕПРОШИВКА» ДЕТЕЙ

КАК ОТДЕЛИТЬ РЯЗАНСКУЮ ОБЛАСТЬ?

Начальную школу в поселке Талаковка накрыла украинская артиллерия недели три назад. «Азовцы» или регулярная армия Украины (разницы между ними немного, уж поверьте), не упираясь особо, бросили свой погранпереход «Пищевик» и начали втягиваться в Мариуполь. Благо до него оставалось километров десять открытых полей и пологих холмов — не зацепишься. После обстрела школа лишилась всех окон и пары кабинетов на втором этаже, где вместо потолков теперь небо.

Два завзятых книголюба, я, спецкор «Комсомолки», и мой товарищ