Несмотря на это, была предпринята попытка принудительно сформировать три фактора с учетом временной и смысловой близости событий: период Великой Отечественной войны и достижений (война, создание социалистического лагеря и ядерного оружия, запуск первого искусственного спутника Земли и полет Ю. Гагарина), конец советского периода (ввод войск в Афганистан, Олимпиада-80, Чернобыльская катастрофа, начало перестройки) и постсоветский период в истории страны (путч и расстрел Белого дома, Чеченская война, кризис 1998 года, взрывы в Москве и Волгодонске). Значения индексов CFI (0,940) и TLI (0,921) в целом демонстрировали пригодность модели, однако регрессия выделенных трех факторов на возраст указывала на отсутствие влияния этой переменной на выбор респондентами событий того или иного периода. Перекодирование (непрерывной) переменной возраста в четыре группы, согласно применяемому в работе поколенческому подходу, также указывало на отсутствие зависимости событийных факторов от возраста как предиктора.

Таблица 4. Регрессия событийных факторов на возраст (непрерывная переменная)

Табл. 5 с распределением ответов респондентов из разных поколений о самых значимых событиях XX века для России демонстрирует отсутствие радикальных различий в первой десятке событий-лидеров. Великая Отечественная война, полет Ю. Гагарина в космос и распад СССР признаются как самые значимые всеми поколениями (это можно проследить и по другим исследованиям Левада-Центра, где гордость Великой победой и освоением космоса характерна для всех без исключения возрастных когорт).

Таблица 5. Распределение ответов на вопрос «Какие из событий XX века вы назвали бы самыми значительными для нашей страны?» (в %)

N = 1601, опрос 2017 г., январь

Если в 2017 году представителям поколения перестройки было от 27 до 48 лет, то на середину – конец 1990-х приходился период их социального становления, важность которого для формирования поколенческого разрыва отмечают многие исследователи. Однако распределение ответов в табл. 5 указывает на слабую значимость важных событий того периода: августовского путча 1991 г., 1-й Чеченской войны, кризиса 1998 г., взрывов в Москве и Волгодонске в 1999 году[39]. Перестроечное поколение символически привязано к знаковым событиям более старших поколений, современниками которых они не являлись.

При этом тема сталинских репрессий отмечается самым молодым поколением реже, чем тема победы в Великой Отечественной войне, хотя они являются событиями одного историко-социального периода. Попутно заметим, что это указывает на избирательную передачу истории страны от поколения к поколению или на вытеснение семейного (трагического) взгляда на события прошлого. Еще К. Мангейм отмечал необходимость постоянной передачи культурного достояния (памяти) как одно из важнейших условий, которые определяют существование поколений[40]. Анализ влияния социальных институтов, включая семью, на процесс формирования исторической памяти у молодого поколения выходит за рамки данной работы. Однако, например, готовность представителей поколений оттепели, застоя и перестройки делиться с детьми и внуками памятью о Великой Отечественной войне в три раза выше, чем желание рассказывать им о репрессиях и ссылках того периода.

Попутно еще раз обратим внимание на то, что вопрос касался событий XX века, хотя и в истории России XXI века было как минимум одно коллективно значимое событие – присоединение Крыма. Учитывая массовую поддержку этого события, которую фиксировали все без исключения исследователи и поллстеры, представления о важности данного события для всех рассматриваемых поколений не вызывает сомнений. Можно обратиться к данным декабря 2018 года, свидетельствующим об отсутствии принципиальных различий в оценках возвращения Крыма: гордость испытывали 40 и 41 % опрошенных среди постсоветского и перестроечного поколений и 49 и 56 % среди представителей поколений застоя и оттепели.

Подход к пониманию значимости тех или иных исторических событий через термины «национальной гордости» и «стыда» также указывает на отсутствие конфликта поколений. Индикаторы гордости сконцентрированы вокруг советского прошлого, они выше в самых старших поколениях, в то время как стыд – вокруг низкого материального положения населения. Стыд за распад СССР в большей степени проявляют представители оттепели и застоя, а не перестроечного и постсоветского поколений. Напротив, молодые поколения чаще отмечают стыд за «догоняющий» характер развития России относительно западных стран.

В настоящий момент между поколениями не отмечается поколенческого разрыва с точки зрения восприятия социального времени. Нет событий, восприятие которых поляризовало бы мнения людей в современной России. Для их разграничения с точки зрения истории должна быть использована альтернативная карта значимых событий или иная (качественная) методология[41].

Отношение к Западу

Для описания поколений следует обратиться к индикаторам, которые представляют значимость с точки зрения общественных настроений и процесса национальной идентификации согласно подходу, предложенному Ю. Левадой (см. табл. 1, контекст формирования поколения). Он выделял поколения не на основе повседневного и потребительского опыта как такового, а на основе социально-политических и исторических ориентаций населения.

Важность анализа декларируемых установок представителей различных поколений в политической сфере (а выбранные индикаторы, вероятно, могут быть категоризированы подобным образом) отмечал К. Мангейм, подчеркивавший, что «структурное соотношение формирующих социальную жизнь импульсов, равно как и дифференциация поколений, очевиднее всего именно в этой (политической. – Прим. авт.) области»[42], хотя и призывал не выводить все различия и изменения только из политических факторов. В. Ядов также отмечал значимость внешнеполитических ориентаций, размышляя об исторической миссии молодого поколения, и выделял в возрастной когорте молодых несколько групп: от «прозападников» до «экстремистов»[43].

Одним из ключевых показателей в нашей работе выступает отношение к западным странам, особенно в условиях усиливающейся после Крыма международной изоляции и обмена санкциями. Принципиальную значимость приобретает рассмотрение негативизма в отношении других государств как одной из форм ксенофобии (своего рода ксенофобии по «политическому» признаку), в основе которой лежит базовый социально-психологический процесс категоризации на «своих» и «чужих». Этот механизм конструирования «чужого» не раз являлся предметом социологического разбора как среди зарубежных исследователей (Г. Зиммель, Р. Штихве), так и среди отечественных ученых (И. Гасанов, Л. Гудков, Б. Дубин, Е. Сенявская, А. Шилов). Полемика о том, следует ли рассматривать подобную бинарность как позитивный (почва для национальной консолидации и мобилизации) или негативный (укрепление изоляционизма) социальный факт, остается за рамками данного исследования.

Рис. 3. Распределение ответов на вопрос «Как вы в целом относитесь сейчас к Соединенным Штатам Америки?» (в % к выделенным группам)

Рис. 4. Распределение ответов на вопрос «Как вы в целом относитесь сейчас к Европейскому союзу?» (в %)

Выбор массивов 2012, 2014 и 2018 годов был обусловлен следующим. Период эскалации конфликта между Россией и западными странами приходился на 2014–2015 годы (в этот период уровень негативного отношения к Западу превысил 70 %-ный порог).