Шрифт:
Закладка:
ARA, созданная под конец Первой мировой войны Конгрессом США и получившая ассигнование из бюджета для распределения материальной помощи истерзанным войной странам, вскоре сделалась самой крупной и самой могущественной гуманитарной организацией в мире. А еще она начала играть огромную роль в оказании помощи голодающим в России, и в итоге именно под ее эгидой стала происходить деятельность всех других гуманитарных агентств и миссий США. Возглавил организацию Герберт Гувер, заслуживший репутацию выдающегося филантропа в годы войны, когда он спасал от голода Бельгию. Хотя в 1919 году ARA сделалась частной благотворительной организацией, она сохраняла тесные связи с правительством США благодаря Гуверу, который, продолжая руководить ARA, возглавлял Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов, а позже занимал пост министра торговли.
В первые послевоенные годы ARA оказывала помощь тридцати пяти странам, в том числе отдельным областям России, находившимся тогда под контролем белых, но воздерживалась от предоставления помощи районам, где установили свою власть большевики. В какой-то момент Гувер предложил поставить продовольствие и в Советскую Россию – при условии, что большевики прекратят военные операции на территории страны. При этом о снятии блокады или о том, чтобы американцы прекратили оказывать помощь контрреволюционным силам, речи не шло. Не удивительно, что большевики отвергли предложение Гувера[179]. Разразившийся голод существенно изменил расстановку сил: ARA сделалась самым крупным поставщиком помощи русским голодающим. И все равно из-за связи ARA и правительства США, а также в силу молчаливого понимания того, что оба эти субъекта являются противниками большевиков, в Советской России укоренились и широко распространились негативные представления о деятельности ARA. Кроме того, зона влияния ARA не оставалась ограниченной из-за того, что она задавалась целью накормить только детей – которые, по общему мнению, страдали больше других и потому в первую очередь заслуживали помощи.
В глазах американских женщин голод в России высвечивал разительный контраст между, с одной стороны, истощенными русскими детьми, которых нужно было срочно спасать, и, с другой стороны, «румяными», «способными, счастливыми и резвыми детьми» – теми самыми, ради которых была разработана советская программа, призванная вырастить «самостоятельных» строителей «первой социалистической республики в мире»[180]. Этой нестыковке между образами ребенка-которого-нужно-спасать и ребенка-спасителя-цивилизации вторила и раздвоенность, наблюдавшаяся внутри феминизма, а именно противоречивое желание женщин быть матерями – и для своих родных детей, и вообще для детей всего мира – и в то же время освободиться от тяжкого бремени материнства. Русские дети и советская система воспитания и образования в каком-то смысле представляли американкам возможность совместить эти, казалось бы, несовместимые желания.
Айседора Дункан, узнав о том, что огромные области той страны, куда она совсем недавно приехала с большими надеждами, охватывает голод, задумала отправиться в пораженный голодом край и «снять фильм только о детях», чтобы затем продемонстрировать его широкой публике и призвать ее помочь «им». По ее замыслу, детей следовало показать одновременно «красивыми» и «несчастными»: «Я научу детей некоторым движениям, глядя на которые, люди забудут о политике и решатся им помочь»[181]. Не удивительно, что из ее затеи ничего не вышло, но уже сама идея – что можно научить голодающих детей танцевать, а затем показать фильм с танцующими голодающими детьми американцам, чтобы вызвать у них восхищение и жалость и добиться от них помощи, – говорит сама за себя: дети воспринимались и как невыносимое бремя, и как единственный источник надежды.
Квакеры и феминистки
Из-за того что квакеры стремились помогать остро нуждающимся и не ставили перед собой никаких политических целей, британские и американские квакерские миссии почти беспрепятственно налаживали контакты и с русским народом, и с американской публикой, которая щедро жертвовала средства на их деятельность. АКДСО появился в России практически сразу после основания организации в 1917 году, когда ее представители вошли в состав делегации от Комитета британских Друзей по оказанию помощи жертвам войны (КБДОПЖВ). После того как контроль над американской гуманитарной деятельностью перешел к ARA, которая обычно не допускала к работе волонтеров-женщин, исключение все-таки было сделано для АКДСО, так как входившие в него женщины уже работали в России. Таким образом, в годы борьбы с голодом единственными сотрудницами гуманитарных миссий в России были те, кто работал под эгидой АКДСО[182].
Конечно, и среди квакеров не было единства во мнениях о режиме большевиков, и многие активно высказывались против него – и прежде всего сам Гувер. Однако и в британских, и в американских гуманитарных организациях руководящие должности занимали люди, не видевшие принципиального противоречия между обещаниями большевиков построить новый мир на основе равенства и справедливости – и призывом квакеров создать царство Божие на земле. Среди последних даже некоторые наиболее активные противники большевистского режима признавали, что полезно налаживать связи с рабочим движением и левыми, особенно же с теми, кто не желал бы напрямую оказывать поддержку ARA.
Меньше чем за месяц до того, как Луиза Брайант и Джон Рид впервые посетили Петроград, чтобы осветить ход революции, Анна Дж. Хейнс и еще несколько женщин, представлявших АКДСО, приехали в Бузулук, город на западе Оренбуржья, где годом ранее КБДОПЖВ создал пункт, чтобы оказывать помощь почти трем миллионам беженцев, которым пришлось покинуть Польшу и соседние области под натиском наступавших немцев. Когда Хейнс подала заявление в АКДСО с просьбой принять ее на работу (а произошло это в июне 1917 года, то есть менее чем через месяц после основания организации), ей было тридцать лет. По ее собственным словам, она была рослой, «чересчур полной для своего роста», но «весьма энергичной» и отличалась «отменным здоровьем». В 1907 году она окончила колледж Брин-Мор, где изучала политику и экономику, затем преподавала в средней школе, служила в Детском бюро при Департаменте здравоохранения США и три года проработала в Норт-Хаус – сеттльменте в Филадельфии. Потом она была инспектором в бюро здравоохранения в Филадельфии. Хотя Хейнс и происходила из квакерской среды, сама она прямо говорила, что хотела получить «эту работу не из религиозных побуждений». При этом она объявляла себя пацифисткой и выражала готовность работать бок о бок с теми, кем двигали именно религиозные мотивы[183].
Во время этой первой поездки Хейнс возглавляла американскую группу, координировала взаимодействие с британскими квакерами и выступала посредницей между конторой АКДСО в Филадельфии с Советской Россией. Она посетила Россию трижды, оставалась в стране подолгу и в общей сложности провела там почти десять лет, работая в миссиях, помогавших то жертвам войны, то голодающим, и в санитарных организациях. В какой-то момент Хейнс вернулась в США, чтобы пройти обучение на сестру милосердия, с тем чтобы потом открыть в России специальное училище для будущих медсестер. Хейнс нельзя было отнести к пламенным радикалам, но она была убеждена, что большевистский режим всерьез заботится о русском народе вообще и о детях в частности. В статье Хейнс «Московские дети», опубликованной в марте 1922 года, запечатлено то отношение к советским детям, которое разделяли Хейнс, Уоттс и многие другие волонтеры тех первых советских лет[184]. Хейнс вспоминает, как однажды наблюдала на улице за военным парадом, и рядом с ней оказался «приземистый крестьянин, у которого на плече сидел резвый ребенок». Потом мальчик нагнулся и попросил отца спустить его на землю. «Отец поднял сына еще выше. „Давай гляди, малыш, – сказал он. – Мне отсюда только штыки видать – хоть ты что-то еще увидишь“».
Этот эпизод показался Хейнс символичным:
