Шрифт:
Закладка:
Суфражистки в Стране Советов
Покинув в январе 1918 года Россию, Луиза Брайант отправилась в турне по США с лекциями, в которых рассказывала о революции, а также агитировала за радикальную суфражистскую организацию – Национальную женскую партию (НЖП). Побывав зимой 1919 года в Вашингтоне (округ Колумбия), Брайант выступила на организованном НЖП собрании, посвященном обсуждению жизни в революционной России. По мере того как борьба феминисток за избирательное право понемногу стихала, интерес к этой теме среди них только возрастал, несмотря на попытки антифеминистов заклеймить их «большевичками» и врагами Америки[160].
В июне 1919 года Конгресс принял 19-ю поправку к Конституции США, гарантирующую женщинам избирательное право, и уже через несколько месяцев группа женщин из НЖП (в том числе Хэрриот Стэнтон Блэтч, Люси Гвинн Брэнем, Хелен Тодд, Мэри Драйер и Элис Левисон) учредили Чрезвычайный комитет американских женщин (ЧКАЖ) для выражения протеста против экономической блокады Советской России со стороны стран Антанты. Некоторые активистки и ранее ссылались на опыт революционной России в расчете на то, что якобы более просвещенное правительство США последует ее примеру и тоже предоставит женщинам право голоса. И блокада, и высадка американских войск в отдельных областях России, неподконтрольных большевикам, были предприняты под предлогом защиты американских и союзнических интересов в войне против Германии; однако блокада Советской России официально длилась до июля 1920 года. Неофициально же она закончилась только в августе 1921 года, когда Американская администрация помощи (American Relief Administration – ARA) согласилась помочь в борьбе с голодом в Поволжье, благодаря чему от голодной смерти удалось спасти около миллиона русских детей[161].
Осенью 1919 года на русских эмигрантов, участников мирной демонстрации против блокады, яростно набросились и полицейские, и случайные прохожие; в ответ ЧКАЖ организовал и провел в Нью-Йорке ряд собственных уличных протестов. Второго ноября полторы сотни женщин прошли маршем по Сорок второй улице на Манхэттене. Держа в руках американский флаг, марш возглавляла Люси Брэнем – «хрупкая молодая красавица, настоящая пламенная энтузиастка»; другая участница шествия несла плакат с надписью «Мы – американские женщины». Другие несли таблички с надписями «Молоко – русским детям»[162].
Несколько недель спустя по центру Нью-Йорка прошлось тридцать пять женщин из ЧКАЖ с похожими плакатами и лозунгами. Возложив венок на могилу Александра Гамильтона, миссис М. Тоскан Беннет, светская дама из Хартфорда (штат Коннектикут), обратилась к духу Гамильтона в речи, текст которой сочинила Луиза Брайант:
Никто лучше тебя не знал, как трудно утвердиться новому государству… Благодаря тебе возобновилась торговля, от которой мы оказались отрезаны, благодаря тебе иностранные державы перестали захватывать американские корабли… Сегодня, ведя бесчеловечную продовольственную блокаду… Америка в ответе за то, что в России умирают от голода женщины и дети.
Затем во главе процессии встала Хелен Тодд, и женщины прошли по Уолл-стрит. Полиция остановила Тодд и увела на допрос[163].
В декабре ЧКАЖ поместил полностраничные воззвания в газетах прогрессивного и радикального толка, вроде Nation и Survey, и в социалистической New York Call. В одном из воззваний, вторившем кампаниям против эксплуатации детского труда, говорилось о «горестном плаче детей» и подчеркивалось, что мысль о человечности и беззащитности детей должна перевешивать любые соображения о национальных интересах отдельных стран: «Сотни тысяч детей – маленьких детей, точно таких же, как наши, – гибнут от нехватки еды и лекарств в Петрограде, Москве и других русских городах», – говорилось в воззвании. Сейчас длится блокада, «близящееся Рождество не принесет им радости, потому что мировые врата милосердия захлопнуты перед ними». ЧКАЖ просил о сотне тысяч пожертвований для «рождественского корабля» – чтобы собрать «груз необходимых товаров для самых нуждающихся». Пожертвования следовало присылать казначею ЧКАЖ Джессике Грэнвилл Смит[164].
В течение двух лет ЧКАЖ собирал средства, устраивал демонстрации и агитировал за нормализацию отношений с Советской Россией. Еще он плотно сотрудничал с АКДСО, координируя программы помощи нуждающимся. Будучи убежденными феминистками, женщины из ЧКАЖ сознавали, что их деятельность получит более массовую поддержку общества, если они сделают упор в первую очередь на помощь детям. Выступая от имени ЧКАЖ в январе 1921 года перед комитетом Конгресса по международным отношениям, Хэрриот Стэнтон Блэтч (дочь основоположницы феминизма Элизабет Кэди Стэнтон) обратила внимание на то, что голодные смерти русских детей из-за блокады представляют угрозу для самой цивилизации:
Если между нашими детьми, детьми в России, на Ближнем Востоке и в центральных державах и впредь будет пролегать вражда, будет длиться блокада, то из этих детей никогда не вырастут нормальные мужчины и женщины[165].
Люси Брэнем (которая, как и Джессика Смит, позже ненадолго съездила в Россию и приняла участие в гуманитарной работе АКДСО) ссылалась на недавнее донесение Артура Уоттса, представителя британских Друзей в Москве, описывавшего «ужасное положение женщин и детей». В сообщении Уоттса об «обеспечении продовольствием детей в Советской России» действительно подчеркивалось, что миллионам детей-сирот катастрофически не хватает одежды, обуви, мыла, продуктов, лекарств, школьных принадлежностей и просто крыши над головой. С другой стороны (о чем и Блэтч, и Брэнем умалчивали), Уоттс описывал и целый ряд разработанных большевиками программ, нацеленных на заботу о детях и их воспитание – от посвященных материнству выставок до домов отдыха для работающих матерей (которым полагался восьминедельный оплачиваемый отпуск до и после родов), «молочных пунктов», домов ребенка (с «очень дельным персоналом»), детских садов («прелестная картина в теплый летний день: мальчики и девочки играют в одних рубашечках разных цветов, веселые и радостные»), детских колоний (с поразительным «общинным духом») и детских театральных постановок («делается все возможное для развития в детях художественных талантов»). Доклад завершался выводом, что, «если бы только у России были запасы продовольствия, дети там получали бы всю необходимую заботу… и вскоре с российских учреждений мог бы брать пример остальной мир»[166].
Хотя замечания иностранных наблюдателей о Советской России резко различались (главным образом в зависимости от политических взглядов высказывавшихся), то выводы Уоттса по поводу заботы большевиков о детях были близки к единодушному мнению, царившему не только среди волонтеров-квакеров, но и в основном костяке либералов и прогрессистов Запада. Маргарет Барбер, входившая в первую миссию британских Друзей, отправившуюся в Россию, уделила значительное место в своем докладе 1920 года подробному рассказу о большевистских программах для детей – о песенных, театральных, танцевальных кружках, а также отметила самодисциплину советских детей и их тягу к знаниям. «Пускай сегодня большевистская Россия и самая варварская страна, – допустила она, – но у живущих там детей имеется отличная возможность сделать ее самой просвещенной страной завтрашнего дня». Джером Дэвис, рассказывая в New Republic о гуманитарной работе квакеров в Москве в ноябре 1921 года, вторил хвалебным отзывам Уоттса о большевистской заботе о детях, а еще добавлял: «Большевистское правительство публично заявило о том, что дети – главное достояние России и что, пока еды не хватает на всех, в первую очередь ею будут обеспечивать детей. На воспитание и пропитание детей в России тратится больше денег, чем тратилось когда-либо прежде». Когда в Советскую Россию хлынула вторая волна волонтеров (в декабре 1921 – январе 1922 года), сама Брайант высказывала похожие замечания:
Сотрудники миссий очень удивятся, когда обнаружат, как много работы уже проделано, потому что ни одна другая страна, измученная войной, не пыталась столь же систематично и столь же серьезно заботиться о своих детях, как это делает Советская Россия[167].
«Дети для нас – это всегда дети»
Несмотря на все старания советского правительства, летом 1921 года стало ясно, что большевики уже не могут справиться с ситуацией. Из-за устаревших методов ведения сельского хозяйства и климатических капризов в России то и дело случался массовый голод, но голод, разразившийся в 1921 году, оказался самым масштабным и самым катастрофичным в российской истории новейшего времени. Снижение цен на продовольствие привело к тому, что крестьяне резко уменьшили посевные площади, а экономическая блокада со стороны
