собой. Птица притихла, приоткрыв клюв от обиды, что ее приструнили. Наконец Адам выпустил ее из рук. Бензопила встряхнула перья, словно никакой суеты не было в помине. Теперь, когда ее паника отступила, осталась лишь радость воссоединения; Ронан слышал сложные, неясные, противные, булькающие звуки, которые она издавала забавляясь. Птица принялась деловито расхаживать взад и вперед, дергая за шнурки на его ботинках, запрыгивая Ронану на грудь и спускаясь по его руке, а затем начала клевать землю вокруг его тела.

Все это время Адам внимательно наблюдал за ее маневрами. При виде ее проделок беспокойство на лице парня сменилось невольной улыбкой.

Птица взгромоздилась на ботинок Ронана и задрала голову, глядя на Адама.

– Атом, – произнесла Бензопила глубоким, странным птичьим голосом.

Адам тихонько засмеялся.

– Привет.

После чего они оба, казалось, успокоились. Адам устроился поудобнее, прислонившись спиной между балками новой стены. Его ноги переплелись с длинными ногами Ронана, хаос юных тел. Затем он вздохнул и, закрыв глаза, коснулся затылком стены.

Да, – подумал Ронан. – Побудь со мной…

– Наверное, я идиот, – спустя некоторое время произнес Адам. Его голос вспугнул Бензопилу, выпустившую карательную струю испражнений в опасной близости от его руки. – Бензопила! Перестань! – он отодвинулся в сторону и поднял взгляд на Ронана. – Знаю, я сказал, что не собираюсь сюда приходить. Я действительно так думал. Не потому, что ты того не стоишь…

Он запнулся. Сложно сказать, потому ли, что не хотел заканчивать предложени, или потому, что осознал, что говорит вслух.

Адам продолжил:

– Наверно, я не мог перестать думать о Бензопиле. Я знал, что где бы тебя ни нашли, она должна быть поблизости. Если только уже не погибла. Или ее выбросили, или съели, с ней могло случиться что угодно. Я был неподалеку и не мог выкинуть эти мысли из головы. Мне нужно было хотя бы посмотреть. А потом, когда я нашел ее – поверить не могу, что нашел, наверное, повезло, ведь со стороны она выглядела как обычный мусор, – я продолжал думать о том, как бы она обрадовалась, увидев тебя. Эта мысль не давала мне покоя…

Адам снова замолчал, а на Ронана внезапно и неудержимо обрушилось воспоминание о молитве.

Не о заученном тексте, что читают прихожане в церкви. А о том, как он молился в одиночестве. Измученный. Растерянный. Эти молитвы зачастую обрывались многоточием, ведь Ронан не переставал задаваться вопросом, есть ли кто-нибудь на том конце провода.

Адам не знал, слышит его Ронан или нет.

Я тебя слышу.

Вдруг на колени Адама беззастенчиво шлепнулась Бензопила. Он повозился с пиджаком пару минут, доставая из кармана нитки, чтобы она выхватывала их из пальцев и перекидывала через себя – незатейливая игра, придуманная за секунду.

– Помнишь, когда-то я спросил, что бы ты сделал, если бы случайно приснил еще одного меня? – резко спросил Адам. – Я много думал об этом. Как бы я отнесся к другому Адаму. Позволил бы ему жить моей жизнью, как поступила Хеннесси? Или убил бы его, пока он не прикончил меня? И знаешь к чему я пришел? Двойник уже существует. Я создал его. Я – это он. Думаю, есть реальная версия меня, которая осталась с тобой, каждый день навещает Линденмер и старается узнать как можно больше о силовой линии и прочем. А может, он уехал с Ганси и Блу. Или учится в Вашингтоне и приезжает домой на выходные. Однако победил другой Адам, он убил всех остальных Адамов и остался один. Тот самый, что приехал в Гарвард, чтобы ходить на занятия, писать рефераты, покупать вафли со своим Плаксивым клубом и притворяться, что с ним никогда не случалось ничего плохого и у него есть ответы на все вопросы.

Адам замолчал и внезапно, со злостью, стал ковырять пальцем кожу на правой руке, пока из почти зажившей раны не показалась крошечная капелька крови. Он сердито смахнул ее, словно досадуя, что струп поддался.

– Я лгу им всем. Лгу Ганси. Блу. Своим профессорам. И не могу остановиться. Я словно, словно… Не хочу, чтобы этой версии меня досталось хоть что-то от других версий, неважно, хорошее или плохое. Поэтому в любой момент, когда мне необходимо прошлое, я попросту его придумываю. Новые родители, новый дом, новые воспоминания, новые причины потери слуха, новый я. Я перестал понимать, что творю. Черт. Ты был для меня хранителем моей реальности. А затем я начал лгать и о тебе, и все это, все это…

Он надолго замолчал, глядя в темноту.

– Я нашел этот коридор, когда искал место для гадания. Диклан спрашивал, и вот ответ на его вопрос. Ты ведь знаешь, что в Кембридже не было силовой энергии. Я обнаружил ее здесь. Гораздо больше, чем предполагал, – сказал он немного спокойнее. С чуть более заметным акцентом. Его прежним вирджинским акцентом, согревающим душу Ронана подобно жаркому солнцу. – Здесь я мог видеть ясно. Я знал, что это рискованно, что я могу не вернуться, знал, что там есть Кружево, но все равно пошел на это. Я ничего не искал. Просто так сильно скучал, я просто скучал…

Он постучал ботинком по ботинку Ронана.

Я тоже.

Адам снова возился со своими руками, костяшки пальцев побелели и покраснели оттого, как яростно он сжимал пальцы.

– Никак не могу понять, ненавижу я место, где живу, или ненавижу тот факт, что так и не смог его полюбить. Мне должно было здесь понравиться. Но вместо этого я хочу уехать. Сажусь каждый день на велосипед и еду, еду, но куда?

Он не плакал, только быстро потер глаз тыльной стороной ладони.

– В общем, я не могу винить тебя за то, что ты обманывал самого себя и создал Брайда. Потому что я создал фальшивую версию себя, причем сделал это наяву. Мы оба лжецы. Я не знаю, что делать. Я скучаю… – он закрыл глаза. – Скучаю по уверенности в том, куда я иду.

Затем он закрыл глаза и все-таки немного поплакал. Никаких слез, лишь те страшные судорожные всхлипы, какие издает тихо плачущий человек. Наконец он успокоился и несколько томительных минут просто сидел, снова и снова проводя пальцами по своему глухому уху.

Ронан ничего не мог поделать. Абсолютно ничего.

Проснись, – думал он. – Проснись, проснись. – Но в его теле не дрогнул ни один мускул.

Адам поднял Бензопилу и, невзирая на ее протесты, сунул птицу обратно за пазуху. Затем подобрал фонарик.

Tamquam, – подумал Ронан, взбешенный от мысли, что Адам расстроен, и в то же время испытывая эйфорию от его возвращения.