Мы шли дальше. Бой шел за дорогой. Неподалеку от домика лесника догорали четыре немецкие машины и стоял броневик с повернутой в нашу сторону башней.

У дома сидели два партизана с автоматами.

— Как дела? — спросил их Петрович.

— Идут, — ответил один из них, встав. — Слышите, как гитлеровцев колотим?

— А вы что здесь делаете? — спросил Петрович.

— Мы? — переспросил боец. — Бездельничаем, пленных охраняем.

— Вот находка! — воскликнул Вершигора.

— Давай пленных к штабу.

Когда мы уже подъезжали к штабу, дежурный издали закричал:

— Вас Дед зовет к себе!

В хате Ковпака у печки стояли два рослых немецких солдата. Дед угостил их махоркой, и те, закурив, кашляли. Ковпак, увидев Вершигору, сказал:

— Вот, как обещал, так и сделал. Бери.

— Они мне уже не требуются, — сказал Вершигора. — Картина ясная.

Пленные вытянулись перед Ковпаком и смотрели на него, как на начальника.

— Ты говоришь, не нужны они тебе? — спросил он Вершигору.

— Нет, — сказал тот и собрался уходить. — Через десять минут доложу обстановку.

— Ты что, смеешься? — закричал Ковпак. — То «языка» давай, то ему уже «язык» не требуется. Забирай их из моей хаты. Ишь, наследили сколько.

Он сердито начал ходить по хате от окна к двери и обратно. Потом вдруг поднял кулак и закричал:

— Вон отсюда, бисово отродье!

Те, не поняв его, подошли парадным шагом и взяли под козырем.

— Вон отсюда, — закричал снова Дед. — Политуха, неси маузер!

Пленные, услыхав слово «маузер», побледнели.

Петрович по-немецки приказал им следовать за собой.

Бой в кодринских лесах затихал.

Утром, еще задолго до начала боя, Ковпак выслал на северо-восток разведку на бричке. И вот к вечеру, когда колонна вновь должна была тронуться, в Кедру влетели разведчики.

Ковпак увидел их и неторопливо подошел:

— Вернулись? Докладывайте.

Разведчик Гольцов взволнованно доложил:

— Мы выехали к железной дороге. Все тихо было. Охранник на переезде поглядел на нас и ушел в сторожку. Мы видели, товарищ командир, справа, шагах в десяти не доходя до переезда, окопы и у дороги пулеметное гнездо. У пулемета никого не было. Поехали дальше, ездили, ездили и заплутались. В деревнях гитлеровцев нигде нет. Плутали, плутали и въехали на станцию Тетерев.

— Как на станцию? — спросил Ковпак. — На самую станцию?

— На станцию, — ответил тот. — Едем, фашисты ходят, смотрят на нас. Думаем, принимают за полицаев. Проезжаем железную дорогу. Глядим — стоит товарный поезд, пехота немецкая выгружается, а на переезде две пушки стоят.

— Так, — сказал Ковпак. — Дальше.

— Переезд проехали тихо, силы лошади берегли. Гитлеровцы вдруг забегали, шум подняли. Кричат нам что-то, вверх стреляют. А лес впереди близко. Я из ручного пулемета по переезду дал очередь. Лошадь на рысь перешла — и в лес, на деревню Мигалки. Едем тихо по лесу, и вдруг погоня за нами. Слышали, наверное, как мы отстреливались?

— А у нас своей стрельбы хватало, — сказал Ковпак. — Дальше говори.

— Отбились, — сказал Гольцов.

Подошел Руднев.

Дед рассказал ему вкратце все, что доложил разведчик.

— Что будем делать? — спросил он комиссара. — Ведь нам через этот переезд идти надо. А раз так… — сказал Дед и вдруг крикнул: — Семенистого ко мне!

Ординарец вынырнул из-за шубы Деда.

— Беги к Павловскому и скажи ему, чтоб скорее выслал стадо по дороге на Блитчу.

Солнце садилось. Во дворах обозники поили лошадей, запрягали их в телеги и тачанки, готовясь к выходу из Кодры.

По улице бежала радистка Клава. Она держала в руках бумажку.

Она перепрыгнула через канаву, которую не примечала до этого, и подбежала к Деду.

— С Надей установили связь, — сказала взволнованно Клава. — Вот первая весточка.

— Читай. Что они пишут? — сказал Ковпак.

— Форсировали железную дорогу благополучно. Противника обходим, продвигаемся к Припяти. Ласточкин.

— Что ж им ответить? — спросил Ковпак. — Идут, ну что ж. Пиши: «Орляткину. Счастливый путь».

Клава записала и побежала к радиостанции.

— Вот и хорошо, железку перешли. Значит, и до Припяти пройдут, — сказал он, поправляя шапку.

Погонщики выгнали скот из Кодры, и он лесом побрел на север. Колонна тронулась, когда стемнело. На поле боя у Кодры, в лесу, противник оставил двести сорок восемь трупов и оружие. Девятнадцать солдат были взяты в плен.

Ковпаковцы увозили с поля боя восемнадцать убитых и сорок одного раненого партизана.

Впереди колонны шла пешая разведка. Мычка и Черемушкин шагали рядом молча. Они шли впереди колонны, подчиняясь своему порядку — слушать, глядеть и молчать.

Морозило. Снег, подтаявший днем и замерзший ночью, скрипел под ногами. Лес обступил дорогу, и разведчики шли между темных сумрачных стен.

Вдруг раздались нестройные выстрелы из винтовок, затем послышалась длинная пулеметная очередь.

— Длинная, — сказал Черемушкин, — значит, пулеметчик испуган.

Стрельба началась где-то рядом. Разведчики рассыпались и цепью пошли на звук боя. Дорога свернула вправо. На фоне неба поднимался телеграфный столб. Одиноко, словно большой крест, возвышался он, предвещая близость железной дороги.

— Ложись! — крикнул Мычка.

Все бросились на землю, и в это мгновение раздался взрыв гранаты. Черемушкин встал на колени и, вскинув автомат, дал три коротких очереди. Мычка поднялся и, точно кошка на мышь, бросился к кусту. Под кустом началась возня. При тусклом свете лесного полумрака сверкнуло лезвие кинжала, раздался стон. Мычка вылез из-под куста. Вытащив на дорогу ручной пулемет, он закрыл рукой лицо.

— Ты ранен? — спросил Черемушкин, доставая пакет с бинтами.

— Не пойму, — отозвался Мычка. — Верно, оглушен. Фашист гранатой по голове тяпнул, я успел отшвырнуть ее.

Прикрывая одной рукой затекший глаз, а другой волоча пулемет, Мычка снова тронулся по обочине дороги.

Справа, шагах в двухстах, послышалась стрельба из автоматов. Это рота Карпенко, посланная в обход переезда, нарвалась на засаду. Очереди вражеских пулеметов стихали, их перебивал грохот наших автоматов. Слева тоже возникла стрельба. Там проламывала себе путь через железную дорогу другая рота Путивльского батальона.

Разведчики подошли к переезду. Домик справа зловеще молчал. Черемушкин подбежал к окну, ударил о раму ложем автомата, бросил в домик гранату. Она глухо взорвалась. Черемушкин забежал за угол крыльца, толкнув ногой в дверь, выпустил в коридор две очереди.

— Входи, — сказал он, — живых в хате нет.

В домике были явные признаки недавней паники. На полу валялись ранцы, котелки и коробки с патронами. Распущенные пулеметные ленты переплетались, точно змеи.

Подходила головная походная застава. Кульбака, командовавший авангардом соединения, появился у дверей дома.

— Патроны есть? — спросил он.

— Есть, — ответил Черемушкин. — Ох, любит же Кульбака боевые трофеи? — добавил он и направился к полотну железной дороги.

На насыпи по обе стороны Анисимов устанавливал пушки. Через полотно дороги проехали первые телеги. Прискакала конная разведка со своим командиром