Пузорез кивнул на фургоны.

— Кэп смерти нашей хочет! — заворчал он. — Прошло всего два дня с тех пор, как мы спустились с гор Пиай, как он уже гонит нас обратно! Мне даже некогда было опробовать хоть парочку из товарной партии…

На ходу У Паньли вполглаза приглядывал за сбарайцем: от человека, который носился со своим тесаком как с доказательством мужского достоинства, словно со стоящим пенисом, не стоило ожидать ничего хорошего. Если он так и будет то возмущаться, то хвастаться по каждому поводу, то недолго протянет в конторе. Жанкл Нануфа ценил сдержанных, эффективных рекрутов, теней, которые выполняли его приказы, не переча и не жалея себя, и не питал особой симпатии к маньякам, которые врывались в загоны, чтобы «опробовать» товар. За нескольких недель Пузорез умудрился заразиться максимально раздражающими привычками; такое случалось кое с кем из ветеранов, прибивавшихся к организации на протяжении долгих лет, жалких педерастов, от которых кэп избавлялся без проволочек.

У Паньли пожалел, что снял маску. Поднятая ветром пыль пробиралась в ноздри, в горло, в бронхи, а пропотевшие хлопковая рубашка и брюки липли к коже. Небо почти полностью очистилось, ослепительный свет двойной звезды заливал двор, сверкал на металлических частях фургонов и стволах оружия, обворачивал красноватой каймой пять внутренних колец и охристый полумесяц Сбарао.

— Не пройдет и часа, как будет пятьдесят градусов! — не унимался Пузорез. — Это настоящее безумие — отправлять нас в Пиай по такой жаре!

Они зашли в центральное здание — массивное сооружение с крышей-террасой, с оштукатуренными стенами, пошедшими пятнами ржавчины и испещренными бойницами. Охранники на посту остереглись подвергать их личному досмотру по всей строгости. Репутация Баньши, человека, которого Жанкл Нануфа недвусмысленно прочил в свои преемники, убеждала придерживаться в его присутствии нейтрального поведения, граничащего с полной незаметностью.

Мужчины пересекли зал и погрузились в размытую светотень. Пузорез окинул У Паньли взглядом восхищенным — и с тем завистливым. Если бы он предстал перед охранниками в одиночку, они бы с наслаждением досмотрели его с головы до пят, потыкали зондом у него в анусе и подержали бы во дворе голым, с расставленными ногами. Они хватались за любой повод, чтобы поиздеваться над новобранцами, и несколько раз Пузорезу приходилось сдерживаться, чтобы не выхватить кинжал и не вонзить его по рукоять кому-нибудь в низ живота.

В комнату через большие окна с закругленными арками лились потоки света. Вокруг стола из дорогого дерева стояли около двадцати вожаков рейдерских команд, «фургов». Летучие сферы кондиционеров издавали гудение, похожее на жужжание рогачей-великанов в сезон чистого неба.

— Мы ждали только тебя, Баньши! — сообщил Жанкл Нануфа.

Глава организации шевельнулся в кресле, подался вперед и взял из дорогой опталиевой коробочки эндорфинную сигарету. Это был невысокий мужчина, всегда в белом, ряболицый, с густыми черными волосами, которые он смазывал маслом. Его острый сумрачный взгляд и живая жестикуляция плохо вязались с невозмутимостью в спокойном низком голосе. Он страдал от язвы желудка, но, поскольку не верил врачам из ЗКЗ — Звездной Конвенции Здоровья, — прибегал к утолению болей эндорфинами, выделенными из не нашедшего сбыта человекотовара и смешанными с красным табаком из миров Скоджа. Легенды гласили, что он лично знавался с сеньором Донсом Асмуссой и его женой, дамой Мониаж, но хотя кэп никогда на эту тему не заговаривал, У Паньли мог поспорить, что тот ни за кем, кроме себя, не оставит права лепить собственные мифы.

— Я слишком устал, чтобы пойти с вами. Баньши, на тебя ложится полная ответственность за операцию. У меня крупный заказ на мальчиков до десяти лет. Будьте осторожны, народами гор Пиай правит патриархальная система, пусть даже там распоряжаются има, ясновидящие. Эти люди только хмыкнут, если от них уведут дочерей или даже жен, но своих наследников мужского пола они будут защищать до последней капли крови.

Он нажал пару кнопок на клавиатуре, встроенной в деревянную столешницу, и из невидимого цоколя проектора выросла голографическая карта. Нануфа показал пальцем на возвышенность в центре массива:

— Прошло больше шестнадцати лет с тех пор, как мы навещали регион Абразз. Население там успело восстановиться.

— Опасно это! — вмешался один из фургов. — Я слышал, что банда Перпа Губры поставила абраззам оружие…

Жанкл Нануфа впился огненным взглядом в говорящего, верзилу с буйной шевелюрой и кустистой бородой:

— С каких это пор, Выткниглаз, тебя пугают сплетни и горстка неграмотных горцев?

Фург воздержался от ответа, понимая, что еще одно возражение может обернуться для него смертным приговором. Больше всего на свете Жанкл Нануфа ненавидел, когда с ним публично пререкались. Когда в комнате настала напряженная тишина, кэп чиркнул сигаретой о столешницу и, все еще мрачно разглядывая Выткниглаза, закурил. Его окружило облако голубоватого дыма, а по кондиционированному воздуху разнесся сладкий запах красного табака.

— Есть еще замечания, господа?

Никто, кроме У Паньли, не осмеливался встретиться с ним взглядом.

— Можете быть свободны. Кроме тебя, Баньши: мне нужно с тобой поговорить.

После того как фурги очистили комнату, Жанкл Нануфа пригласил У Паньли сесть на одно из двух гравикресел напротив его стола, и снова разжег потухшую сигарету.

— Эти проклятые эндорфины! — проворчал он. — Они гасят табак. Думаю, это цена, которую приходится платить за то, что наслаждаешься их дарами. У каждой медали есть обратная сторона, верно?

У Паньли неопределенно кивнул. Преамбулы кэпа, редко бывавшие бессодержательными, обнаруживали свой истинный смысл только при переходе к предмету разговора.

— Ты в последнее время ходишь как потерянный, Баньши. Разве ты не счастлив у нас?

— Кто может претендовать на счастье в этом мире? — возразил У Паньли.

— Избавь меня от своих загадок и философской зауми! Они, может, и сойдут, чтобы внушить уважение этой шпане, но я-то знаю, что они просто отражают твое беспокойство. Я с тобой говорю не об абсолютном и недостижимом счастье, которое рисуют мистики и прочие врали, а о простых радостях жизни: любви, дружбе, работе, благах…

— Если бы меня действительно тянуло к желаниям такого рода, я бы затеял интригу за ваше место, Жанкл.

— Бескорыстие — это та черта, которая мне в тебе сразу понравилась. Из него рождаются лояльность и хладнокровие — два незаменимых качества для организации. Но из бескорыстного ты превратился в равнодушного, а этого я в будущем кэпе допустить не могу!

Чувствуя себя неловко, У Паньли сменил позу. Несмотря на сферы-климатизаторы, он продолжал потеть под влажной одеждой. Маска на груди, кислородный баллон, висевший на плече, и тяжелые кожаные сапоги раздражали кожу.

— Мне трудно уважать и разделить интересы человека, которым я стал, — мрачно прошептал он.