- Ну да ладно, Лира, чему быть, того не миновать. Будем уповать на милость Всевышнего да на мудрость господина нашего. Пойдем в дом, полно пустыми разговорами себя терзать. Время, оно само рассудит, что да как…

Однако время показало, что кузнец ошибался. Прошла примерно неделя с визита священника в наш дом. Все эти дни мы продолжали принимать и лечить новых пациентов. И вот, накануне воскресенья в нашей деревне произошло невиданное доселе событие.

Из-за дальнего холма на дороге показалась пышная карета с баронскими гербами на дверцах, запряженная шестёркой чистокровных лошадей. Крестьяне с изумлением смотрели на господский экипаж, которого в нашей глуши отродясь не видывали. Мужики снимали шапки и низко кланялись, женщины чинно приседали.

Пропылив по проселочной дороге, карета остановилась у наших ворот. Отец и я, заслышав шум, поспешили выйти во двор. Дверца экипажа распахнулась…

Глава 12

Отец и я, затаив дыхание, наблюдали за въехавшей в наш двор каретой. Мне впервые довелось увидеть в своём новом мире настоящий дворянский экипаж, и я разглядывала его, словно передо мной возник кадр из какого-то забытого фильма о Средневековье.

Карета была роскошной, уже по ее внешнему виду становилось понятно, насколько богат владелец. Закрытый кузов, изготовленный из дорогой древесины и железа, был украшен позолотой и родовыми гербами. Короб был разделён на две части: переднюю, где сидел кучер, и заднюю, для пассажиров.

Шестёрка гнедых лошадей, запряжённых в экипаж, тоже говорила о высоком статусе владельца. Кони восхищали силой и статью, - чистокровные рысаки, а не захудалые крестьянские клячи вроде деревенских лошадок. Они были украшены богатыми бархатными попонами и сбруями. Окна экипажа были застеклены, но зашторены пурпурной тканью, так что рассмотреть, кто же находился внутри, никак не удавалось.

На запятках кареты стояли два форейтора, одетых в одинаковые фиолетовые камзолы и береты с перьями на головах. На спинах их одежд красовались те же гербы, что украшали карету. Когда экипаж остановился, лакеи спрыгнули с запяток и спешно кинулись к дверце кареты. Слуги достали из глубины экипажа кресло и затем хозяина кортежа, бережно усадили его на это кресло. Прибывший зорко посмотрел на нас с отцом, совершенно растерянным от нежданного визита.

- Его милость, высокородный барон Готфрид де Рос! – торжественно объявил один из форейторов. Отец поспешил низко поклониться, а я, уже обученная по примеру других девушек правильным манерам, поспешила присесть в глубоком реверансе.

Отец кинулся к дверям, открывая их и указывая слугам путь в комнату. Два крепких форейтора легко занесли кресло с лежащим на них господином внутрь, и отец указал им место на кровати, куда можно было водрузить этот живой груз. Когда барона бережно уложили, кузнец ещё раз низко поклонился.

- Добро пожаловать, ваша милость! Вот уж не чаял я вас в своем скромном жилище привечать! Чем могу служить?

Барон ответил не сразу. Со своего ложа он внимательно глядел на отца и на меня, стоявшую поодаль в смиренной позе воспитанной девицы. Пользуясь паузой, я тоже с нескрываемым интересом изучала облик первого в моей в жизни средневекового аристократа.

Я поняла, что мужчина этот был старше среднего возраста, но ещё не глубоким старцем. А впрочем, почём мне знать, сколько ему лет на самом деле? Ведь в эту эпоху люди порой не доживали и до сорока, к тридцати годам в большинстве своём обретая опыт, зрелость ума и авторитет. Если вспомнить, тому же кардиналу Ришелье в «Трех мушкетерах» было всего сорок два года на момент событий. А его считали весьма почтенным и престарелым политиком. Так, что, возможно, и нашему господину на деле не больше сорока, хотя, очутись он в будущем, его бы приняли за более пожилого человека.

Костюм барона отличался качеством и изысканностью, отражая статус и высокое положение в обществе. Таких одеяний мне прежде видеть не доводилось. Барон носил длинную тунику из плотной ткани, украшенную золотой вышивкой и гербом рода. Туника была подпоясана широким поясом, обрамлявшим талию.

Поверх костюма накинут плащ, сшитый из дорогой ткани фиолетового оттенка, по виду шёлковой. Плащ был подбит пышным серебристым мехом, что делало его ещё более роскошным.

На ногах барона были надеты длинные чулки, тоже, видимо, из шёлка, которые обтягивали ноги и крепились к набедренной повязке. Изящные чёрные башмаки с серебряными пряжками сверкали чистотой.

Волосы барона с небольшой проседью были аккуратно подстрижены и уложены в замысловатую причёску. Борода тоже удивляла ухоженностью.

Лицо барона, загорелое и обветренное, говорило о его активном образе жизни и частых путешествиях в недалёком прошлом. Серые глаза его были ясными и проницательными, а взгляд уверенным и решительным. В целом мужчина производил впечатление солидного и благородного человека, и на душе моей стало спокойней.

- Что ж, Джон Лидс, кривить душой не буду, не к лицу это мне. Скажу начистоту. Испытать самолично я тебя прибыл, - голос нашего господина был приятного тембра и звучал спокойно и в то же время твёрдо. – Слухи всякие пошли в последнее время по моим владениям, да всё про тебя. Говорят, будто ты умудрился каким-то хитрым образом исцелять зубную боль. Да столь славно справляешься с этим, что даже из города наведываются хворые. Я-то не каждому слуху верю, да вот получил вчера письмо от настоятеля вашего прихода, преподобного Стефана. И жалуется он в письме том, что кузнец Лидс, дескать, силой дьявольской врачует. Конечно, отец Стефан – лицо духовное, лгать ему не пристало. Да только не привык я выводы заключать, сути дела не изведав. Вот и явился, дабы воочию увидеть, бесовское ли, божье ли дело ты правишь. Ну, что скажешь на то?

- Что сказать, ваша милость, правду в народе говорят. Шила-то в мешке не утаишь. Так и я пред вами не покривлю душой. Лгать не посмею, лечу я людей доселе орудиями неслыханными, - прямо и бесстрашно глядя в глаза своего господина, стал отвечать отец. - Сам я и выковал их, а дочка подсказывала. Прочла она и запомнила это все в книге учёного монаха, что в деле врачебном весьма искусен. Вот и стали мы людей целить иными средствами, да во славу Божию, но никак не силой бесовской!

Барон обдумывал услышанное, потом вновь неспешно продолжил речь.

- Что ж, Джон Лидс, не будем сотрясать воздух пустыми словами. Покажи на деле своё искусство. На Рождество так вышло,