— И поэтому предпочел трахаться с тобой?! Так что ли?!

— Не так!

— Не так?!

— Нет! Знаешь, что за мысль торкнула его в голову? Что пройдет немного времени, и тебе наскучит его неумение. Он пришел и сказал… Если бы ты видел, как он сказал? Научи меня, и я превзойду тебя! Понимаешь теперь, как он боялся?! Мы заключили пари…

— Что?!

— Да! Мы заключили пари. Уже тогда я не сомневался, он превзойдет меня… И он это сделал. Виват ученику! Что я могу еще сказать? Ты пластал его, подчинял, брал, но… Он научился управлять тобой в постели. Я помог. Не для тебя, Рой. Для него. Ты не знал? Не чувствовал? Не догадывался? Потому что ты и не должен был. Согласись, не каждый день человек приходит с такой просьбой. Мог ли я отказать? Не мог. Он даже говорил, что ты кричишь в последнее время… Поверь, я как никто другой знаю, что это значит. Я сплю с тобой больше десяти лет. Давай договоримся, ты не будешь на этом этапе делать трагическое лицо. Есть такая вещь, как получать оргазм лишь от мысли, что доставил его другому…

— Вы что обсуждали все?

— Почти все. Это я подсказал ему, как сделать так, чтобы ты кричал. Этот твой наивысший оргазм. Я научил его брать, подчиняясь. Владеть, отдаваясь. Странная раскладка, так ведь? Но ты обожаешь. Мне ли не знать?! И как ты сам видишь, он усвоил урок…

— Замолчи, Стив.

— Запросто, только ничего не изменится. Ты ведь хотел знать, почему я. Я люблю тебя, и для тебя это не новость. Только он любил сильнее, безотказнее и глубже. Согласись, после почти года совместно иметь с партнером четыре, пять и больше отношений за день это редкость. Я уже не говорю о ночах. Ты, как никто другой, умеешь делать секс, и чтобы ты не терял интерес, тебе нужен превосходный партнер… И потому, что он стал равным тебе, все было так, как было.

— Он сам хотел!

— Не он! Ты! Он давал тебе это!

— Неправда! Раз давал, значит, хотел и мог…

— Не мог! Не мог, Рой. Видишь, ты даже этого не знаешь…

— Раз не мог, зачем тогда?!

— У него не было выбора. Он так думал. Потому что тебе было нужно! Не ему. Больше всего он мечтал просто лежать, обнявшись с тобой, и разговаривать. Но, Рой! Разговаривать с тобой?! Это почти смешно. Я тебе больше скажу, у него были проблемы. В начале. Физиологические, но он скрывал от тебя. Ты должен был думать об этом. Это часто случается с новичками. Я ходил с ним к врачу, а после носился по аптекам. Не знал?! Вот видишь! Он не хотел, чтобы ты знал. Стеснялся, чувствовал себя виноватым, считал, что это очень плохо, потому что должен быть идеальным. Ты много, чего не знал. Хочешь, поговорим про креветки?

— А причем тут креветки?

— Аллергия на морепродукты. Он старался не есть, но ты, как на зло, обожал этих долбанных тварей. Он ел, а после блевал, чтобы избавиться поскорее и жрал горстями таблетки. И опять же не ты делал ему обследование. Он боялся, что ты узнаешь. Случайно. А киви? Ему было лучше вообще не прикасаться к ним. Но как он мог себе позволить? Рой же обожает…

— Что за глупость?

— Неидеальный изъян идеального. Несоответствие твоему идеальному миру. Ты не должен был знать, ты и не знал. Я обещал Энди. Все просто. До безобразия. Теперь я могу тебе сказать, потому что знаешь ты или нет — без разницы. Его это не спасло, как не спасло и ничто другое.

— Так ты говоришь, что…

— Не должно было быть ничего, что делало бы его неидеальным. Ты ведь не думал, что когда уходил на работу, он перекладывался на твою подушку, потому что у нее был твой запах и надевал твои рубашки перед тем, как стирать. Вдруг вспомнилось, как Энди однажды прицепился к этому слову. Стирать, не значит делать чистыми, а именно стирать с них тебя. Он с ума сходил от того, как ты пахнешь. Наивно? Да. Девчачье щенячество? Пусть, но это так.

— Чушь какая-то!

— Чушь, говоришь? Для тебя да, а для него нет. Он знал о тебе все. Ты о нем ничего. Мальчишка мог говорить о тебе весь день и даже не замечал, как делает это. Сколько он спрашивал. Он хотел больше и больше. Он изучил каждый миллиметр твоего тела, чтобы знать, как ты устроен. Пытался разобраться с душой, но там даже с навигатором невозможно перемещаться. Он смог постичь лишь то, что пластами лежало на поверхности. Он нашел источник, откуда она питается. А твой ангел?

— Причем здесь ангел?

— Энди понял, прочувствовал, из чего он состоит. Как ты видишь его через призму твоего блядского художественного взгляда. И он стал им. Он почти отдал ему душу. Он просто вынес мне мозг по поводу последнего кадра. Мысли об этом захлестывали его настолько, что он почти стал одержим ими. Ведь это ты сказал, что без этого кадра все теряется, и что вся затея именно из-за него. Он сделал себя виноватым. Он хотел найти его и даже не мог предположить, что это будет снято таким чудовищным способом. Парень извел меня в тренажерке, я попросту боялся подпускать его к шесту. Он вбил себе в голову, что тело ангела должно быть бесподобно. Я столько раз пытался объяснить, что ангелы бесформенны и уж точно без кубиков на животе, он не верил. Ну, не верил и все! Вы оба настолько вжились в этот образ, что трагедия должна была случиться, а дальше все должно быть так, как ты и говорил. Он должен был выжить. Рой, то, что ты сделал, страшно, если не думать. Но если подумать, оно страшнее в миллион раз. Как-то я сказал, что совершенству нет предела, а он воспринял буквально и готов был истязать себя на этом пути. Вот я и хочу спросить тебя, ты знал об этом?

— Нет, — Маккена опустил глаза.

— Ничего другого я и не ждал. А бог? Разве ты говорил с ним об этом. Разве мог он спросить тебя, почему несовершенен мир? Почему гей в божественном понятии грех? А как быть с тем, что раз он дитя божье, почему бог считает его грешником, а люди изгоем? Геями рождаются или становятся? Ты разве ответил ему на этот вопрос? И что было бы, если бы ты не тронул его. Почему его любовь запретна, раз она такая прекрасная? Скажи мне, Рой, сколько раз ты видел его слезы после того, как говорил, что он не нужен тебе? Посчитай.

— Нисколько.

— Вот видишь, а я их видел. Я не забуду тот разговор, когда он уходил. Он считал, что лучше сделает это сам, чем услышит от тебя. Он ждал, ты вот-вот скажешь. Вместо того чтобы думать, как собирается жить, он расстраивался, что ты вложил в него денег больше, чем он мог вернуть тебе. Он мерил себя твоими категориями. Не ты ли столько раз говорил ему, что не тебя он любит, а твой статус? Ты даже думать боялся, что это может случиться с тобой, а когда случилось, ты старался сломать это. А хочешь, я расскажу тебе про кофейный аппарат?

— Какой кофейный аппарат?

— Уличный. Я выследил Энди. Холод, мальчишка, которого трясет, потому что он в летней куртке и голодный. Он подходит к аппарату, роется в кармане и пересчитывает свои полтора цента, которых не хватит даже на пустой стаканчик. Потом убирает деньги и бредет дальше, а в кофейне подбирает объедки со стола… И это после того, как он признался, что любит тебя, а ты дал ему пощечину, посмеявшись. Не ты ли оценил его чувства стодолларовыми трусами? Видишь, я и это знаю, потому что я разговаривал с ним. Просто разговаривал. Энди голодал, мерз вечерами около моста, глядя на твой силуэт. Для чего?! Скажи мне для чего?! Чтобы знать, что трусы стоят больше сотни баксов? Молчишь. Тогда я тебе скажу! Чтобы ты был счастлив в обнимку со своей свободой! Знаешь, Рой, я не представляю, за что человеку выпадает счастье быть столь любимым? Я предупреждал, что максимум, на что ты способен, это снисходительно позволить любить себя. Я учил его, не скрыл ничего, надеялся, что когда-нибудь все изменится, и он будет счастлив… Нет, не то. Ему не надо. Он был. Одной мыслью о тебе был. Ничего не видел вокруг. Ничего не слышал. Молился на твою картину, как на лик бога. А я тоже любил. Он рвал мне душу, и чем дальше, тем сложнее было мне соединить обрывки. Ты и представить не можешь, как я любил и люблю его. Только не так как ты, но ничего не мог сделать, потому что… У меня были связаны руки, и узел этот не разрубить, не разгрызть зубами. Я соврал ему. Вначале, когда мы заключали пари, я сам предложил остановить эксперимент, если у одного возникнут чувства по отношению к другому.