— Нужны! — в отчаянии ответила Аннабелль.

— Так чего ты возишься? — с этими словами она схватилась за медальон и дернула его с такой силой, что чуть не сломала шею девушке. В ту же секунду она выпустила украшение, чувствуя, как рука наливается пульсирующей болью. — Ведьма! — закричала она. Краем глаза Аннабелль увидела, как множество теней зашевелились возле обледенелых окон, направляясь к двери. Её переполнил страх. Не помня себя, она пробежала через зал. Люди, ещё не успевшие осознать произошедшее, удивлённо смотрели то на девушку, то на хозяйку. Кто-то даже не думал отвлекаться от еды.

Аннабелль распахнула дверь. На пороге стояли пятеро человек, девушка лицом к лицу столкнулась с их предводителем: рослым, но худощавым молодым человеком, одним из тех, что год назад самоотверженно строили баррикады на главных улицах столицы и заменяли недостаток сил умом. Несмотря на то, что революция прошла, в нём чувствовался её дух, как будто он всё ещё боролся, но сам не знал, против кого. Воинственность и какая-то городская дикость читались в его чертах, в холодных серых глазах, казавшихся слишком взрослыми на его юном лице. Если бы не они, он выглядел бы сверстником Аннабелль. Хотя, наверное, у всех, видевших революцию, глаза были именно такими.

Девушка на секунду застыла, а затем, указав в зал, испуганно воскликнула:

— Ведьма! Она там! — затараторила она, то краснея, то бледнея.

— Пошли вперёд, — произнёс юноша и прошёл в зал, смерив девушку долгим взглядом, как будто он узнал её.

Времени до того, как обман вскроется, было катастрофически мало. Анна с грустью поняла, что возвратиться в дом Марион ей не судьба. Она выбежала из кабака и побежала по хлюпающей дорожке к воротам, к стойлу, где ждал её конь. Она уже не беспокоилась о том, чтобы уйти незамеченной, и полагалась только на быстроту своих ног. Как она и хотела, всё решилось за неё, но теперь девушка была далеко не рада этому. Быстро взобравшись в седло, она погнала коня, представляя, как удивится хозяин замка её раннему приезду. Хотя, вместо удивления она скорее предполагала невидимую усмешку из темноты капюшона.

«Пожалуй, стоит остановиться и осмотреться, чтобы понять, куда бежать дальше. И стоит ли бежать», — думала она, скрываясь в лесу. Чем дальше она уезжала в чащу, тем спокойнее становилось у неё на сердце. Только мысли о Марион и Эмиле нагоняли на её душу тень и ей стоило огромных усилий не развернуть коня обратно. Пока её нет в Имфи, у них есть шанс остаться в безопасности, она это понимала и безуспешно продолжала утешать себя вычитанными в каких-то книгах мудростями. Они не помогали, но девушка продолжала убеждать себя в том, что всё будет в порядке. После всего произошедшего должна была рано или поздно настать светлая полоса и было бы неплохо, чтобы она началась прямо сейчас.

Слишком много людей она оставила, повторяя, что это ради их же блага. А дети? Те четверо, что спасли её? Она так и не узнает, что с ними произошло, и до последних дней её будут преследовать их образы. Девушка до боли сжала руки, впиваясь ногтями в ладони, чтоб хоть как-то отвлечься от этих мыслей, но они не собирались отступать. Всё новые лица всплывали перед глазами девушки, смотревшие на неё осуждающе, разочарованно и с каким-то вынужденным пониманием, с пренебрежительным сожалением, появившимся на них просто потому, что им больше было нечего изобразить. Аннабелль отмахивалась от них, закрыла лицо руками и согнулась в беззвучном отчаянном крике. Она чувствовала себя ужасно. Она была ужасной. Вроде труса, предателя, обманщика. И самым страшным было то, что она не знала, что делать с этим. Ей не удавалось сбежать, сколько бы усилий она ни прилагала, она не могла исправить свои ошибки, потому что они остались слишком далеко позади, а все попытки искупить их оборачивались ещё бо́льшими проблемами. Вдруг ей показалось, что год вдали от всей этой суеты и вечной погони будет чем-то вроде отдыха. Ей верилось в это с трудом, а на её лице было написано смирение каторжника, смешанное с надеждой когда-нибудь увидеть дивный свободный мир, прелесть которого она осознала как будто бы впервые.

Именно с таким лицом она въехала во двор замка на рассвете. Клод явно не ожидал её прибытия на день раньше, очевидно встревоженную и без вещей. Однако не задавая лишних вопросов, он проводил девушку в её комнату, радушно предлагая своей гостье отдохнуть. Аннабелль слегка изумилась его тактичности, хотя, скорее всего, ему просто было лень расспрашивать девушку о её злоключениях. Он лишь сказал, что крайне рад её возвращению, но в его голосе, кроме сухой сдержанности и доли обычной для него насмешки было что-то ещё. Дрожащее, светлое, как надежда. Но Анна решила, что ей показалось.

— Вы заберёте свой подарок? — спросила она, указывая на медальон.

— Он тебе не пригодился? — спросил он и девушка было готова поклясться, что в голосе его звучала издевка.

— Пригодился, спасибо. Но Вы сказали, что он может быть опасен для меня на третий день, — напомнила Аннабелль.

— Но ты же вернулась, — произнёс он, девушка расслышала смешок. — Я солгал. Считай это моим подарком и… жестом доброй воли. Остальные вопросы оставим до завтра с твоего позволения, — почти заботливо произнёс он, резко закрывая дверь.

Анна не стала спорить. Она поплотнее задёрнула шторы и рухнула на кровать, не думая ни о пауках, ни о странном хозяине замка, ни о предстоящих ей днях. Воспоминания прошлого переплелись с образами снов и утянули девушку в свой мучительный водоворот сразу, как только она опустилась на кровать. Она уже привыкла к этим беспокойным снам и даже научилась сколько-то отдыхать в этом урагане лиц и событий, случившихся так давно, что она, казалось бы, должна была забыть о них. Огонь с баррикад вспыхивал перед её глазами каждую ночь.