Шрифт:
Закладка:
– Молодец, – рассеянно кивнул Онцифир, обдумывая, что гнать Павлуху из отряда теперь неловко. Мало того, что ляхов побил, так и ему зелена вина на опохмелку принес.
Глава шестая
Дела московские
Разговор не заладился с самого начала. Чувствовалось, что старому князю нынче не до гостей. Федор Иванович на дверь не указал, попотчевал хлебом-солью (по нынешним скудным временам, пиво с рыбным пирогом – роскошно), но – как сел, уставившись в одну точку, думая, о чем-то своем, так и сидел. А гости – боярин Иван Никитыч Романов с боярином Федором Иванычем Шереметевым, из вежества к старшему годами и чинами-званиями Мстиславскому, тоже помалкивали. Так вот и сидели, буравя глазами стол… Наконец Мстиславский вскинул взор на бояр, поиграл желваками и нежданно-негаданно рявкнул:
– Ну, что язык-то проглотили? Осуждаете? Рылом не вышли, чтобы осуждать!
От рева на столе зазвенела посуда. Дождавшись, пока шум утихнет, боярин Романов миролюбиво спросил:
– А я, князь Федор, поперек тебя хоть слово сказал? Я еще ни полсловечка не баял, а ты уже лаять начал… Вон, боярин Федор не даст соврать – и мысли не было тебя судить. Да и не знали мы, что ты к королевичу ехать собрался… Пришли, сели, а ты – сразу в хай.
– Ладно, бояре, простите старика, коли обидел, – вздохнул князь. – Сам знаю, что не дело творю, а вот, поди ж ты… Я не на вас, а на себя злюсь. Не хочу я к Владиславу ехать, а надо!
– Подожди-ка, Федор Иванович! Присягу не ты один давал – все давали. Ну, почти все… – поправился Романов. – А что Владислава в Москву звал, так опять-таки – не ты один грамотку с Жолкевским подписывал…
– Так и я подписывал, – хмыкнул Шереметев. – И Мезецкого там подпись стоит. А я вот, хоть и подписывал, но за королевича воевать не пойду! А сам-то ты недавно говорил – вот, мол, каков молодец князь Данила! Не убоялся присягу с себя прилюдно снять…
– Так ты князя Данилу со мной не равняй, – хмыкнул Мстиславский. – Что Мезецкий-то? Молод еще. Какой с него спрос? Он же не сам по себе, а по приказу Думы боярской ездил Владислава звать. Всего и делов, что подпись под челобитной поставил. А я? Кто Шуйского Василия с престола свергал, а? Я! Кто Тюфякину велел, чтоб царя в монахи постриг? Опять же – я! А кто придумал Владислава на русский престол возводить? Я – князь Мстиславский! Так что же теперь, мне на попятную идти?
– Князь Федор! – попытался увещевать старика Шереметев. – Сколько лет-то прошло, как мы Владислава на престол звали, да пустому трону кланялись – четыре, если не пять? Никто из бояр да князей и ухом не повел, а ты…
– А что я?! – снова вспылил князь. – Я за других не ответчик. Не хочу, чтобы на старости лет переметной сумой звали. Мол, просил Владислава на престол, а как до дела дошло – так и в кусты…
Романов и Шереметев стали подниматься из-за стола. У дверей, вместо положенного поясного поклона, оба боярина ограничились кивком головы. Мстиславский, коего такое пренебрежение вельми задело, едва не вспылил, но, взяв себя в руки, кивнул ответно, а когда гости уже стали выходить за порог, вдруг сказал:
– Вы уж, бояре, меня строго-то не судите. Иначе честь не позволит.
– Ну, Бог тебе судья, Федор Иванович, – сказал Романов, надевая шапку. – А мы-то что… Кто мы такие, чтобы тебя судить?
Выйдя из душного терема в зимнюю свежесть, тучный Федор Шереметев вдохнул всей грудью:
– Эх, хорошо!
– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего не выходили. Мезецкий, поди, уже кровь проливает, а мы тут, как две клуши, – хмыкнул Романов, забирая из рук холопа повод. И, вскакивая в седло, боярин не выдержав, выругался: – Мать его, в деда и в душу за ногу… честь ему, видите ли…
– Вот-вот, – кивнул Шереметев, поправляя сбившуюся подпругу. – А чего он ехать-то навострился, я не понял?
Федор Иванович только вчера вернулся из дальней вотчины, где собирал хлеб и деньги для Мезецкого, и последних новостей не знал. Собирался с утра ехать к Романову, но тот сам перехватил друга. Поговорить бояре еще не успели.
– Сподобился-таки царь-царевич наш с батькой воевать… – пояснил Романов. – Гонцы от Владислава третий день по Москве шастают. Струсь, он раньше только денег просил, а теперь бояр чуть не за бороды таскает – вынь да положь ему боевых холопов, а то и детей боярских!
– Дулю ему с маслом! – фыркнул Шереметев, трогая коня.
Когда бояре и их холопы уже выезжали за ворота, позади вдруг раздался голос Мстиславского:
– Эй, бояре, постойте-ка! Возвернитесь-ка на час!
Обернувшись, Романов с Шереметевым глазам не поверили – старый князь, с непокрытой головой, забыв о приличествующей его чину и возрасту важной медлительности, едва не бегом спускался с высокого крыльца…
– Холопов-то, небось, князю Даниле хотели просить? – с грустной улыбкой спросил князь Мстиславский.
– Ему, – кивнул Шереметев. – Не Владиславу же…
– Лишних боевых холопов у меня нет, но кое-что дам. Нате-ка, возьмите. Может, сгодится на что… – протянул князь увесистый кошель, больше похожий на торбу.
Романов, не чинясь, принял дар и, едва не выронив кошель, присвистнул:
– Ого! Тут с полпуда будет… Это ж сколько же? Тыщ семь?
– Ну, малость помене… Пять тысяч рублей. Войско не войско, но пару сотен наймете…
– Да тут не на пару сотен, на тыщу хватит, да на оружие останется! – обрадовался Романов. – Ну, Федор Иванович! Ну, молодец!
– Ладно, – хмыкнул старый князь. – Подумал я, как вы уходить-то стали, а на хрена это я к Владиславу целое войско поведу? Казакам задаток отдал – так и ну их к лешему! Холопов – не боевых, а дворовых, за глаза и за уши хватит! А так – пущай будет и моя лепта, коли что. И вот еще – Даниле Иванычу передайте… – взяв из рук подскочившего слуги небольшую икону, князь сказал со значением: – Вот, Сергий Преподобный… – поцеловав образ святого, протянул его Шереметеву. – Спасал он Русь-то… Может, сызнова спасет? Ну, езжайте… – махнул рукой Федор Иванович и, не говоря больше ничего, развернулся и пошел в терем.
Выехав с княжеского двора во второй раз, бояре молчали. Ехали, любуясь снегом. Зима нынче долго не хотела наступать, и снег выпал только в январе. По такому-то снегу зайцев хорошо бить! Но какая нынче охота…
Чем еще хорош первый снег – тем, что прикрыл собой всякое непотребство улиц и переулков – кучи навоза, жженую солому и тряпки, вздувшиеся туши собак и коней. Белый саван покрыл собой и
