- Ишь ты... - выдохнул я. Это означало - ишь ты, какого зверя выманили из норы...

- Перемирие, Мастихин, перемирие! - кричал этот мужчина.

Тогда я посмотрел на художника и по его лицу понял: перемирия не будет.

Быстрым движением Канат Айткулович скинул с мольберта одну картину, и она встала возле его ноги, как дрессированный пес; вторым движением он выдернул из фанерной папки другую свою работу и установил ее.

- Стой, не уходи, - сказал мне художник. - Сейчас все поймешь.

Несколько стремительных мазков кистью - и темное лицо с едва намеченными чертами обратилось в лицо мужчины, который, прихрамывая, спешил к мольберту.

Другая кисть, нырнув в бело-желтое пятно на палитре, шлеп-шлеп по лысине на портрете - и выросли рожки с пушистыми кончиками.

- Очень хорошо. А теперь - мастихин... - художник взял ту плоскую серебряную стрелу на рукоятке, которой спас меня, и дважды метнул ее в портрет.

На стреле осталась краска, а там, где торчали рожки, образовалось пустое место. Более того - абсолютно прозрачное место. Ну да, сообразил я, он ведь малюет на оргстекле...

Мужчина, который был уже в двух шагах от мольберта и даже замахнулся тростью, окаменел.

- Все. Теперь - уходи, - велел художник. - Нет больше твоего дара и твоей власти. И ребят своих забирай.

- Я хотел...

- Теперь это уже не имеет значения. Ты стал убийцей, - ответил художник.

- Никого я не убил!

- Потому что не успел. В душе ты его уже десять раз убил.

- А Хельга?! Ты ведь ее все равно что убил! - крикнул я. - И ее ребенка ты убил! Ты!

- Так, - сказал Канат Айткулович. - Хельгу ты уже спас. Теперь смотри, как он уходит.

Гамаюн повернулся и побрел прочь. Показалось мне, что ли? Он с каждым шагом делался все ниже ростом...

Смущенные охранники из "Трансинвеста" побрели следом.

- Ну, мне осталось немного. Осталось поговорить с тобой, Владислав.

Художник стал собирать свое живописное имущество.

- Послушайте, не уходите! У меня проблема! - взмолился я.

- Говори.

- Ко мне прицепился покойник! Нет, я ничего не имею против музыки, и имя мне нравится, но - покойник же!

Канат Айткулович расхохотался.

- Нет никакого покойника, друг мой. А есть блок в огромном хранилище информации. Ты как-то умудрился установить с ним связь - через имя, но не только. Ты открыл канал. Это многим удается, но не все это осознают. Большинству, как тебе, покойники мерещатся. Твои приключения с Валентином - именно этим объясняются. Ты так хотел ему помочь, что и для него стал открывать каналы. Больше так не делай, пожалуйста.

- Но ему же требуется другое имя.

- Ну, еще один раз можешь попытаться. Канал связи у тебя остается - это награда за Хельгу.

- Но, Канат Айткулович! За что он ее так?..

- Ни за что. Просто злая шутка. Ему хотелось еще раз проявить свою власть. Он очень веселился, когда придумал для девочки кличку "Ноги". Очень... Мне кажется, что ты равнодушен к власти. Только не злоупотребляй каналом. Слушай музыку, ищи в мире прекрасное. А тех, кто соберется сделать из тебя ходячий кошелек, гони. И свитой себя не окружай. Сам видел, что натворил Гамаюн со свитой. Иначе мой мастихин тебя найдет. Мой мастихин на самом деле - оружие.

- Понял...

Я вспомнил тот портрет, одновременно мой и не мой, на котором под кистью художника выросли светящиеся рожки.

- Я ухожу. Приходил, чтобы разобраться с сомнительными каналами и навести порядок. Меня уже ждут в другом месте. Что-то хочешь спросить?

- Да... У вас такие странные работы... Люди, каких не бывает...

- Я творю мир, он взаимодействует с иным миром, случается, что мои картины - двухмерные проекции того, что я вижу в ином мире, а случается и наоборот - там возникают многомерные проекции моих фантазий. Ступай. И никого больше не ищи. Кому надо - сами к тебе придут.

- А если встречу человека, которому нужно поменять судьбу? На что я имею право?

- Душа у тебя есть? Вот ее и слушайся.

***

Кто в канале?

Гамаюн, Гамаюн!

Что это? Канал распадается!

Где ты, Гамаюн?!

Инга, Инга! Вызываю Ингу!..

Я ничего не слышу!

Кто в канале- отзовитесь!

Кто в кана...

Гама!..

***

Я был абсолютно счастлив.

Я избавился от врага! Покойник оказался вовсе не покойником! Я имел право окончательно поменять судьбу Семенова!

Я даже мог бы найти потерявшую новое имя Маринку. Как знать, как знать...

Когда звонил Семенову - был уверен, что он, поблагодарив Веронику, уберется к себе домой. И вот, извольте радоваться, он все еще торчит у Вероники! А у нее, видно, не хватает духа, чтобы выставить этого красавца!

По сравнению с проблемами, от которых я с помощью художника избавился, эта - выеденного яйца не стоила. И я отправился к Веронике.

Семенова я обнаружил на лестнице. Он тащил на помойку старый унитаз.

- Там теперь мастер работает. А я вот помогаю, - объяснил Семенов. - Оказывается, новый унитаз - не такое уж дорогое удовольствие, если знать, где брать.

- Это хорошо, - сказал я. - Она тебя приютила, она о тебе заботилась. Помочь ей по хозяйству - святое дело. Мы проконтролируем мастера, а потом поедем к тебе, и я все расскажу...

- Я обещал ей починить люстру. Так что сегодня, извини, не получится.

- Эта женщина - не для тебя, - подумав, сказал я. - Давай, тащи унитаз. С люстрой я помогу. Вероника очень милая, согласен, но ей, по-моему, нужен другой мужчина. Более основательный, что ли...

Семенов помрачнел.

- Основательный... А он ее сможет так полюбить, чтобы?.. Они же, основательные, все толстокожие!

- Понимаю... - пробормотал я.

- Да нет, ты ничего не понимаешь, - сказал Семенов. - А она... Она же совершенно беспомощная. Ее защищать нужно. Все еще не понимаешь?

Я хотел было сказать "да сам же ты беспомощный, балда", но чудом удержался. У Семенова появился какой-то другой голос. Более твердый, что ли. Когда он про Арину говорил, то хныкал и чуть ли не визжал. Про подруг, которых навещал, вообще говорил неохотно - как будто про несварение желудка. А тут...

- Ты влюбился?

- Н-ну... Ну, наверно...

- И как же ты будешь ее защищать?

- Еще не знаю.