помощь), но на суде он всегда может отказаться от своих показаний, поменять их на 180 градусов, уж мне ли не знать, я на этом собаку съел. Хм… Последняя фраза звучит не очень, не буду больше употреблять фразы про собак в непонятном контексте.

Особенно при Мухтаре.

Так… Размышлял я дальше, перебирая варианты — за что можно прижучить Интеллигента. Вовлечение Серого в преступную группу? Если я скажу, то Андрей даст показания, но… тоже трудно будет это до приговора довести — слово взрослого мужика против слова непутевого подростка. Из соучастников мог бы быть Трубецкой, который прикрывал делишки по ментовской лини, отказные строгал, да терпил обрабатывал, мол, ничего не выгорит, лучше откажитесь от заявления. Но, что-то мне подсказывало, что Трубецкой не признается.

А уж покушение на поджог квартиры — тем более недоказуемо. Ну, поймал я его в «подземелье», скажет, что поссать пошел в подвал. Про бутылку с горючкой будет все отрицать. Даже если как-то привязать бутылочку к нему, может, отпечатки на осколках поискать — скажет, что в подвале ее нашел и сослепу разбил.

Все это прокрутилось в голове само собой и быстро, будто на автомате. А неплохо — когда опыт бывалого сидельца перемешался с знаниями кадрового милиционера, окончившего Волгоградскую Высшую следственную школу.

А теперь надо решать, что делать с Интеллигентом. А что тут думать? Буду действовать по старой схеме. Попрошу участкового слепить на него липовый протокол по хулиганке, запихаю его на пятнадцать суток, а потом буду кубатурить и искать доказательства. А может, посидит недельку и поплывет. Сам все расскажет. Хотя нет, такой не расскажет. Чую, что только притворяется он этакой очкастой истеричкой слабовольной. Роль свою играет. Нет, когда Мухтарка его жевал, он, конечно, орал совсем неподдельно, это факт. Там любой заблажит, когда такая псина тебя за ногу вытаскивает.

Я стал записывать данные задержанного в журнал. Посмотрел на него и строго по-ментовски спросил:

— Фамилия, имя, отчество…

Тот молчал. Сопел, кряхтел, уткнувшись понурым взглядом в пол.

— Не хочешь говорить? — я постучал авторучкой по столу, решительно встал, схватил его за ворот и потащил на выход из аквариума. — Пошли, к Мухтару прогуляемся… При нем ты разговорчивее будешь.

— Не надо! — упирался тот ногами в протертый до дыр линолеум. — Я скажу! Куценко Дмитрий Алексеевич, — выдал вдруг он.

Отлично… Я записал. Что там еще положено спрашивать? Ну, конечно, полные анкетные данные.

— Дата и место рождения, адрес проживания? — смерил я его взглядом, оторвавшись от писанины в журнале.

Он назвал Зарыбинский адрес и дату рождения. Оказалось, ему чуть больше сорока. Если только это правда. Соврал или нет, потом разберемся.

— Ну все, Миха, — кивнул я на задержанного, — он твой, я погнал.

— Погоди! — встал с кресла дежурный и, снимая массивную связку ключей с вбитого в стену гвоздя, шагнул к двери. — Пойдем вместе его отведем. Я же один. Тут и камеру отпереть, и за ним еще смотреть.

— Пошли.

Мы вышли из дежурной части и тут же свернули в темный закуток, который уходил ступеньками вниз, в преисподнюю. КПЗ у нас находился в подвале под кабинетами.

Протопав по щербатым ступенькам на глубину примерно три метра, мы уперлись в массивную крашеную сотней слоев серой краски железную дверь. За много лет присохшая краска сама уже стала, как броня, отчего дверь казалась еще крепче, еще неприступней.

Михаил отпер замок, который блокировал засов. Все правильно — по-тюремному сделано, запирается дверь на усиленный засов, а не просто на язычок замка.

Петли скрежетнули, дверь распахнулась, и мы оказались в мрачном тускло освещенном помещении. Коридор, что каменный мешок, по левую руку камеры, по правую — бытовка для постового, комната для допросов, туалет.

Воняет парашей, потом и подземельем. Знакомые запахи. Даже мурашки по коже, неприятные воспоминания вдруг нахлынули. Но теперь мне не туда, и никто мне не скажет встать мордой в стену. Теперь я по другую сторону «баррикад».

В коридорчике терся одинокий постовой, его задачей было следить за арестованными и задержанными через смотровые окошки в дверях камер, не допускать беспорядков и суицида. Для административников (в народе — суточников) была отдельная единственная камера. Она вмещала человек восемь. Но при необходимости можно было и десяток туда набить. Для арестованных и задержанных по уголовным делам имелось три камеры, вместимость каждой — человека четыре, но, как правило, такой контингент рассаживали отдельно по камерам. Редко когда четверо набиралось в одной. Подельников разделяли, разделяли и тех, кто в первый раз, ограничивая их общение с матерыми рецидивистами.

— К административникам его? — спросил Миха.

Я поразмыслил. Нет, такое не годится. Там сидят еще те два гаврика, что на меня покушались в гараже. Негоже, чтобы они с заказчиком пересекались.

— Слушай, а давай его в отдельную камеру засунем. — предложил я дежурному, как бы и не слишком настаивая. — Есть же свободная, я смотрю.

— А давай, мне без разницы, — пожал плечами Баночкин.

Он отпер камеру, и я тоже туда заглянул, будто хотел проверить, надежная ли она. Нет ли там подкопа, как в замке Иф.

Зашел и наткнулся на еще больший полумрак, едва подсвечиваемый лампочкой из коридора. Современные ИВС по сравнению с советскими казематами — просто курорты.

В углу вонючий оцинкованный бачок с крышкой — «параша». Вместо окон горизонтальные узкие «бойницы» на стене под потолком, забранные чуть ли не наглухо чугунной решёткой в мелкую ячейку — такой подход к конструкции меня вполне удовлетворил, он напрочь исключал возможность побега. В такие оконца и голова-то толком не пролезет, не то что остальной зэк. Даже если выпилить решетку — разве что духоты меньше будет.

Я осмотрел дверь. Железная, из «паравозной» стали, крепкая и несгибаемая, как сейчас коммунистическая партия. Запирается и на засов, и на ключ, все по тюремному фэншую. Остальное стандартно — глазок с откидной крышкой, окошко-кормушка. Через нее даже гном не протиснется.

— Ну что, Морозов? — вопросительно уставился на меня дежурный. — Выходишь? Там это самое… Никого нет в дежурке. Надо поторопиться.

— Думаешь, что-то своруют у тебя?

— Нет, конечно, но начальник орать будет. Никого нет, ядрёна сивуха! Всё такое. А что я сделаю, если у меня помощника нет, а по приказу положен.

— Все, Миха, выхожу, — удовлетворившись осмотром камеры, кивнул я и шагнул в коридор. — А ты заходи. Располагайся.

Я втолкнул Интеллигента в