не знал. Хотя где находится это «тут» я тоже не имел ни малейшего представления. Опустив глаза, заметил, что нотариуса и мощного старика уже не было. «Видимо, пошли на рыбалку» – выдал неожиданный вывод спящий мозг. Зато следом за ними из избы вылезал какой-то шаман. Самый натуральный, в мягких сапогах из камуса, и кухлянке, украшенной бусами и перьями. За собой он вытащил из избушки бубен, на котором я разглядел силуэт медведя, лодку и, почему-то снова самолет. В руке шамана образовалась бедренная кость, вероятно, оленья, которой он и зарядил в свой расписной инструмент. Раздался низкий гул – и все исчезло.

Я сидел за массивным столом напротив хозяина кабинета. Судя по виду из окна на церковь с темными куполами, за которой маячила Сталинская высотка, мы были в столице, причем на Таганской площади. Я же как раз туда собирался в самое ближайшее время. Кабинет был небольшой, но очень насыщенный деталями, аж глаза разбегались. На столе рядом с тонким монитором лежал странной формы череп – вроде похож на человеческий, но больше раза в полтора. Челюсти и надбровные дуги выступали очень сильно, лоб наоборот был низкий, а затылок скошенный. То ли слабоумный гигант-рахит, то ли снежный человек. На стене справа висело фото в рамке, крупное, с газетный лист размером. На нем была пришвартованная у пирса яхта, стояли радостные люди, и на на каком-то подъемнике висел, вероятно, скат-манта. Веревки опутывали крылья и хвост, поднимая тушу над настилом. Жуткая морда лежала на краю пирса, пасть была раскрыта какими-то распорками. Почти в ней самой и стояли те самые веселые рыбаки. Пятеро. И было место еще для парочки. С запасом, со всех сторон, и сверху тоже. Надо непременно узнать, откуда фото – если в тех краях такое водится, то я там даже на берег не выйду, не то, что на яхте. И плевать, что манты едят только планктон. Лица нескольких счастливых рыболовов были явно знакомыми.

Еще один поворот калейдоскопа. Ну, или это я во сне повернулся на другой бок, не знаю, но картинка опять поменялась. Вокруг была то ли степь, то ли пустыня. Росли редкие деревья, почти рядом торчала какая-то темная скала. Ну, то есть гранит или какой-то иной камень, я в минералах не силен, пер из-под ног прямо к небу, на котором висело огромное и очень горячее солнце. Над песком плыло марево, так что в температуре сомнений не было — жара адская. Откуда-то сверху раздался вскрик. Голос женский. Я задрал голову. Рядом с вершиной кто-то болтался, зацепившись за выступ скалы одной рукой. Отсюда не было видно, сколько пальцев продолжают удерживать вес тела, все пять или уже меньше. Я рванул к скале, оставив позади оседать песок и пыль. Фигурка наверху меняла очертания. На ее месте так бы каждый поступил — прижаться к камню всем, чем можно и нельзя: ногти, щека, зубы, подушечки пальцев, даже веки глаз — только бы не упасть. Но тут крик повторился, причем не оставляя сомнений: сперва резкий, короткий, а за ним — долгий, на одной ноте, рвущий нервы, голосовые связки и барабанные перепонки. Такой обычно обрывается глухим ударом о землю. Я бежал, почти не касаясь земли, и скала была уже рядом. На набранной скорости я взлетел бегом на отвесную стену метра на полтора минимум и резко оттолкнулся от нее дальше вверх, пытаясь сохранить остатки разгона. Руки развел как можно шире. Летел, как баклан рядом с поднятым из воды тралом - кверху лапами. Ну, или просто как баклан. Но при всей гуманитарности склада ума мне повезло рассчитать все верно. Ну — как повезло? Метров с двадцати тело прилетело точно в меня. Ну, то есть я смог прервать затяжной прыжок. Вернее, свободный полет.

Если кто не учил в детстве физику (как я), - то туловище, весящее сколько-то, набрало какую-то скорость за очень короткое время и рухнуло на парящего меня так, как будто мне в грудь пришла электричка. После этого мы вместе с телом пролетели отведенную дистанцию до поверхности планеты. Которая финально отругала того, кто не знает физику, ласковым таранным ударом. Всей планетой. В спину. Мне.

Я проснулся. Ну, как это бывает: во сне умер — наяву проснулся. Кто-то начинает разматывать бесконечный клубок образов и параллелей из сновидения, кто-то — молиться. Я пошел в душ. Зарядка, и чередование горячей и холодной воды, кто бы что не говорил, все-таки лучшее средство проснуться и наплевать на то, что было вчера и на то, что снилось всю ночь. Помогло и в этот раз.

Взгляд на часы — половина девятого. Запрос к памяти — суббота. Я дома, суббота, раннее утро — что нужно делать? Правильно, блины. Два яйца, стакан теплого молока, сахар, соль, семь столовых ложек муки «с горкой» и «плеснуть кипяточку» — рецепту меня научила покойная бабушка. Никогда не подводил. Жена пробовала спорить, мол необходимо добавить цедру, мускатный орех, ванильный сахар, карамельный сироп и прочие хрен с лимоном. Но тут я — кремень. Потом — мажьте, чего хотите. А мои блины универсальные — хоть к шоколадной пасте, хоть к семге. Их я и затеял. Когда проснулась Надя, на столе под полотенцем уже ждала горка блинов, в заварочном чайнике была готова нужной консистенции заварка, а я допекал последние. Идеальная картина для утра. Но не для моей жены.

Бывает, что люди просыпаются в благостном расположении духа. Любят весь мир вокруг и себя в нем. Рады и открыты будущему, и оно чаще всего отвечает им взаимностью. Вокруг них с самого утра все самое лучшее, доброе и хорошее: супруги, дети, погода и вид за окном. Это обычно бывает в книгах или в кино.

Надя с прической домовенка Кузи в самом начале его биографии вошла в кухню, как немцы в Польшу — мгновенно и бескомпромиссно.

-Опять сахару недоложил, - оставаясь в роли оккупанта, буркнула она. Мы, гуманитарии, подобное проходили и в истории, и в литературе: «ты виноват лишь в том, что, ой, всё!». Поэтому я, как муж со стажем, молчал, как рыба об лед.

-Лимону добавил? - эмоции искали выхода из еще спящей жены, как дрожжи из школьной канализации. Будь я физиком — наверняка нашел бы более романтичное и непонятное сравнение, с использованием квантов, фотонов и прочей темной материи.

-Да. Доброе утро, родная. Приходи, есть о чем поговорить, - моему голосу позавидовал бы самый лучший