Но Фролкин не подал виду, продолжал ужевывать колбасу.

Дождь не переставал, сумерки наступали быстрее обычного. На «Гарпуне» приказано было остаться Павлухе Сандаеву, остальные распределились так: Ника в одиночку на лодке огибает остров, а с противоположной стороны заходят в нерестовую протоку Бобров и Пронькин. Таким порядком и двинулись.

На входе в протоку Александр Константинович выжал газ до предела. «Казанка» задрала нос и понеслась с предельной скоростью. Старший Ондатр любил быстроту, неожиданность. Через короткое время вдалеке замаячила чья-то лодка. Пронькин вскричал:

— Видишь?

— Да! Кажется, наши кадры! Сейчас начнется знакомое: смажут пятки и будут выбрасывать за борт рыбу!

Капитан-инспектор пригнулся, сел боком, чтобы не парусить слишком своим широким, массивным телом. Пронькин, как обычно в таких случаях, лег на дно лодки.

А замеченная моторка тоже уже неслась во весь опор, убегала. Но скоро стало заметно, что она бежит тише из-за перегруженности. В ней маячили два человека в тяжелых намокших дождевиках, да и улов, видать, был немалый.

Когда расстояние значительно сократилось, Бобров дал предупредительную ракету. Двое в лодке панически заметались, однако не сбавили скорости. Бобров пустил еще две ракеты. И тут воровские рыбаки «заработали»: один мешок полетел в реку, другой. Бобров осадил свою лодку, а Пронькин перегнувшись за борт, подобрал бумажную тару — полунамкоший мешок, в каких возят почту. В нем осталось четыре стерлядки и кострючок в четверть длиной.

Браконьеры тем временем успели оторваться от погони, но вдруг неожиданно их судно остановилось. Настигнув воровских рыбаков, Бобров ахнул: перед ним были знакомые лица — Абрамцев и Смагин.

— Не может быть! — проговорил Старший Ондатр, поднимаясь в рост. — Уму не постижимо! Что ж это вы Глушакова забыли взять? Неужели он струсил, а вам — трын-трава?

— У Сидора Ивановича насморк случился, — сдавленно рассмеялся Абрамцев.

— А может, медвежья болезнь? — Бобров рассерженно сплюнул. — Не могу понять, что у вас за натура. Нойманы с поличным, возбуждается уголовное дело, а им на все начхать! Зачем столько рыбы выбросили?

— Потому что вещественное доказательство, — ответил с растяжкой Смагин, и темные глаза его жестко блеснули в сырой сумеречности.

— Расточительно стерлядь на мусор переводить, — заметил Бобров.

— Куда деваться, — сказал Смагин. — Если бы мы не знали, что почем…

Смагин и Абрамцев сидели друг против друга. Их разделял капроновый невод с застрявшими в нем рыбешками. Бобров выпутал еще трех стерлядей, передал Пронькину со словами:

— Присоедини к тем, что к мешку прильнули.

— Семь всего, — сказал Пронькин.

— С кострючком — восемь. А в двух-то мешках штук до ста было, а?

— Не считали, — Смагин словно цедил сквозь зубы. В густоте сумерек смуглое лицо его еще более потемнело. Казалось, он каменел лицом.

— Невод у вас большой, ячея мелкая. — Старший Ондатр помедлил. — Подходящая снасть для хапового лова! Вон еще щук да язей наворочали сколько! В центнер не уложить.

— Пуда четыре — не больше, — подал голос Абрамцев. — Это мои ящики. Я их давно вымерил…

— Хорошо. С ваших слов эту цифру — шестьдесят килограммов — я заношу в протокол. Кострючка и шесть стерлядок тоже. В совокупности набегает приличная сумма иска. — Бобров, прикрывшись полой плаща от моросящего дождика, записывал. Пронькин светил ему карманным фонариком. — Так, так… И все же ответьте мне, неразумному: что вас опять потянуло на браконьерство?

— Дождливая ночь, — отрешенно ответил Смагин.

Старший Ондатр хмыкнул.

— Помните, в прошлом году мужика с заимки судили за лося? Когда спросили его, какие он сделал выводы, что он на это сказал? Пойду, говорит, убью еще двух лосей, мясо продам и штраф покрою! Похожи вы на того мужика! Только наглее его и хитрее. Суда над вами не было еще, а вы уж издержки покрыть торопитесь!

— Мы рыбу ловим себе и не торгуем, — проговорил Смагин.

— Хапаете! — Бобров так надавил ручкой, что прорвал бумагу. — Да, хапаете! Без стыда и совести. Мы-де тут власть и закон, нам можно. Нет, врете! И вам нельзя. Вам-то в первую голову!

В это время послышался звук подвесного мотора. Смагин вытянул шею. Абрамцев не шелохнулся.

— Фролкин, — кивнул Бобров и рассмеялся. — Опять опоздал к месту событий. Сейчас начнет жаловаться, что свечи у него забросало, шпонку сорвало…

Ника подъехал, увидел картину и застонал неподдельно, в причитания пустился:

— Ну как вы так снова? Ай-яй-яй! Угораздило вас, люди добрые…

Смагин как-то вдруг сразу приободрился, стал говорить весело, жестикулируя.

— А у меня для вас, мужики, новость есть. Мы напали на след грабителей. Резиновую лодку с «Гарпуна» нашли пропоротой. И бинокль найдем! Предполагаем, что это подростки у вас пошарились.

— Сладко мажешь, капитан милиции Смагин! — вскипел Бобров. — До того все молчал, а тут в откровенья пустился. Давайте невод сюда! Снимайте мотор!

Смагин загородил собою «Вихрь», Бобров сильно потянул Смагина на себя, затрещала одежда. Оба были здоровые, тренированные.

— Погоди, Александр Константинович, — остановил его Ника. — Не будем приемы показывать, мы, как-никак, на воде… Давайте обсудим дело. Гора с горой не сходится, а человек с человеком…

— Правильно, вот это умно! — ухватился Смагин, и опять аж затрепетал весь, засиял ликом. — Бобров, ты помнишь арию Германа из «Пиковой дамы»? Там есть слова: «…жизнь — игра, сегодня — ты, а завтра — я!» — Смагин совсем расслабился, голос вкрадчивый, плавный. — Отпустите нас, мужики, по добру, по здорову! — Он лукаво смотрел на Нику и с робостью на Боброва.

— Отваливайте отсюда да побыстрей! — крикнул Фролкин. — И чтобы я больше вас…

— Послушай, — сжал зубы Бобров. — Ты начальник, так сказать, этого околотка, тебе решать, но протокол они пусть подпишут. — Александр Константинович с трудом владел собой.

— Дорогой, — протянул Ника. — Мы этот случай фиксировать не будем.

— Ты предлагаешь протокол уничтожить? — спросил Бобров. — Да как можно, когда каждый бланк под своим номером?!

— Оставь пока его у себя, оставь, — чуть ли не простонал Ника, отворачиваясь от Боброва. — Но меня в протокол не вноси. Вы уж сами потом как-нибудь разберетесь…

Между тем Смагин с Абрамцевым незаметно оттолкнулись от рыбоинспекторской лодки, течением их относило и относило, да Смагин еще подгребал веслом — широким, от обласка. Погодя, они завели мотор и, пригнувшись, на облегченной теперь посудине, пустились в направлении Медвежьего Мыса…

Досадливо сеялся дождь, повеивал ветерок, но Боброву стало невыносимо жарко, в душе у него кипело, но он сдерживался, чтобы в присутствии механика Пронькина не опуститься до матерной брани с Никой. Старший Ондатр упрятал протокол в полевую сумку. Бумага была волглой от сырости, хотя и старался, когда писал, прикрывать ее полой плаща. Документ был скреплен всего