Шрифт:
Закладка:
– Каких ребят? Никого нет. Будешь делом один заниматься, Ваня.
– Как никого нет, а где же все? – удивился Трегубов. – Мы же на заводе закончили, ружья нашли.
– Всё жандармы, будь они не ладны. Вынь да положи им срочно этого беглого каторжника Листова, – вздохнул пристав. – Давят на меня. Все в городе ищут его. Только в Туле ли он сам, вот это большой вопрос! Ты, кстати, взял описание его внешности у Белошейкина?
– Взял, взял. Можете хоть Сивцева мне на утро выделить?
– Зачем он тебе? – поинтересовался Столбов.
– Помните, мы с ним в то воскресенье, в день смерти Олениной, ещё ребёночка замерзшего в реке нашли? – спросил Иван.
– Ну и что?
– Как – что? Хочу найти того, кто такое злодейство учинил!
– Трегубов, послушай меня, у крестьян к младенцам, особенно к незаконнорожденным, отношение почти как к скоту. То лишний рот родился, то на работу в дом с ребенком не берут, то во грехе каком зачали. Их каждый год сотнями убивают! Закапывают во дворе, топят в реке или даже в навозных кучах. Это никакой полиции не хватит, чтобы всех найти, и никакой тюрьмы, чтобы всех посадить!
– А я, Илья Петрович, про всех и не говорю, – Иван твердо смотрел в глаза пристава. – Я хочу найти именно того, кто ту душу детскую загубил.
Пристав откинулся на стуле:
– Ну хорошо, допустим. Но как ты его найдешь, преступника, или, скорее, преступницу? Почти всегда – это мать ребёнка. Что, не знал об этом? – спросил Столбов побледневшего урядника. – Это ужасно, согласен. Но пойми, ни ты один, ни мы с тобой, не сможем это поменять. Нужно, чтобы у людей сама жизнь изменилась, чтобы они, как городские, как благородные семьи стали ценить свои жизни и жизни своих детей. Это не под силу полиции. Это не наша задача, наконец!
– И что же, – возразил Иван, – теперь опустить руки и ничего не делать? Пусть топят? Пусть закапывают?
– Вот упрямец, – устало проговорил пристав. – Как ты найдёшь – то её?
– Я нашёл место, откуда, возможно, этот ребёнок, – ответил Иван.
– Это как же? – удивился Столбов.
– Взял деревянные щепки, пронумеровал их и стал запускать выше по течению из разных мест, отмечая на карте. Примерно в том месте, где мы нашли ребенка, я нашел две своих щепки – течением их снесло на берег. Обе примерно из одного и того же места на берегу Упы. Может, это ничего и не значит, но мы можем поехать завтра с Сивцевым с утра и разузнать, не пропал ли у кого-нибудь младенец.
Пристав завороженно смотрел на Ивана. Он не мог себе сейчас сказать, что именно его больше удивляет в Трегубове: нестандартный подход к решению задачи, как и в деле на оружейном заводе, и настойчивость, с которой молодой человек хотел добиться правды и справедливости, или его наивное желание своими действиями изменить этот мир.
– Хорошо, согласен, – ответил обезоруженный Столбов. – Бери Сивцева. Но только до обеда!
Выйдя от своего начальника, Трегубов глубоко вздохнул. Он отстоял своё мнение, и Столбов поручил ему довести дело Олениной до конца самостоятельно. Появилось чувство ответственности за поиск убийц ребёнка и Анны Андреевны, но это чувство его не пугало. Совсем наоборот, Иван спокойно принял вызов своим возможностям. Найти решение без присмотра Ильи Петровича и более опытных товарищей, – он должен доказать, что это ему по силам.
«Начать нужно с Филимонова», – подумал урядник.
Тот оказался у себя в аптеке и отпускал медлительной женщине какие-то микстуры. Он взглянул на Трегубова, одновременно давая понять, что заметил его, и что тот должен подождать.
– Иван, – спросил Филимонов, когда женщина вышла на улицу, – что-то непонятно в отчёте? Там, собственно, ничего нового я не писал, чего бы ты не знал.
– Скажи, ты уверен, что смерть наступила в первой половине дня?
– Да, уверен. Тело было не на улице, а всё время в тёплом помещении с более – менее стабильной температурой, поэтому прогноз можно сделать достаточно точно. Что именно тебя смущает?
– Есть свидетель, который утверждает, что видел покойную вечером в воскресенье.
– Это невозможно, – возразил аптекарь. – Я вообще склоняюсь к тому, что смерть наступила утром в воскресенье. Обед – это самый крайний срок, но склонен считать, что это было утро.
– Спасибо, – Трегубов задумчиво поблагодарил Филимонова и вышел на улицу.
Осенний воздух освежил лицо и мысли. Получается, что ему нужно проверить заново всех наследников Олениной. Кто где был и что делал? Также оставался открытым вопрос, было ли письмо тем вечером. Урядник решил навестить Филиппа.
– Сейчас – сейчас, я позову барыню, – пробормотал тот, открыв Трегубову дверь.
– Мне не нужна барыня, я, собственно, к Вам, – сказал Иван.
– Ко мне? – удивился старый слуга.
– Скажите, Вы уверены, что отнесли письмо в дом Олениной, Вы не могли перепутать дом?
– Я уже немолод, но с памятью у меня проблем нет. Пойдемте, – они вышли на улицу, и Филипп указал на дом Анны Андреевны, – вон туда я отнёс письмо. Да и барыня Вам же сказала, кому оно было адресовано.
– А саму Оленину Вы хорошо рассмотрели? Это точно была она?
– В отличие от памяти глаза меня уже подводят. Вижу я не очень хорошо, да и темно уже было. Поэтому я особенно то не засматривался. Только кому ещё быть в доме у Анны Андреевны, как не ей самой?
– Ну да, ну да. Но лицо то Вы разглядели?
– Говорю же: темно было, и вижу я уже плохо, особенно в темноте. Нет, пожалуй, лица не разглядел, но по одежде это была она. А что, мог быть кто-то другой? Я не той письмо в руки отдал?
– Не знаю пока, пытаюсь понять. Спасибо.
Трегубов вышел на улицу и посмотрел на дом Олениных. Вечером, в то злополучное воскресенье в доме была женщина. Но кто бы это мог быть? Варвара Андреевна была в это время с Павликом. Оставалась Вера Сергеевна. Может, это была сестра покойного Оленина? Получается, что она была вечером в доме, когда её невестка была уже мертва и получила это таинственное письмо. Что же в нём было, и что Вера Оленина делала в доме в это время? Если, конечно, это была она. Иван помнил, что подтвердить, где была Вера Оленина вечером некому.
Повторные допросы Трегубов решил снова начать с Якова Николаевича, потому что это был небольшой крюк, чтобы потом пойти домой. Однорукий отставник опять был дома и встретил урядника с газетой в руках. Иван отметил про себя, что и Вера,