— Вот так! — удовлетворенно проговорил капитан, повернувшись к Бублику. — А ты говоришь — не серия!

— А нам на лекции говорили, что у каждого серийного убийцы — свой тип жертвы… — не сдавался практикант.

— На лекции! — передразнил его капитан. — Ты сейчас не на лекции, мы с тобой реальные убийства расследуем…

Он снова повернулся к Семечкину:

— А что насчет платка?

— Ну, этот платок еще нужно исследовать…

— Слушай, Семечкин, ты меня лучше не зли! Я и так уже на грани нервного срыва! Этот платок… тот платок… я и без тебя вижу, что они одинаковые, а тот, прежний, ты ведь уже исследовал. Так что не тяни, говори все, что знаешь!

— Ну, во‐первых, платки не у нас сделаны. Шелк натуральный, индийский, и работа тамошняя.

— Ну, это и так ясно. Кому у нас придет в голову такую нечисть на платке рисовать!

— Ну, не скажите, чего только в маленьких мастерских не делают! И вообще, большую часть ширпотреба изготовляют в Китае, а эти платки точно индийские.

— Так, а еще ты говорил, что там в уголок монета была зашита. Здесь, я вижу, то же самое…

— Ну да. Монета была вшита для утяжеления, чтобы превратить обычный платок в орудие убийства. Вшита вручную, стежки довольно грубые, видно, что человек в смысле шитья неумелый.

— А монета?

— Монета европейская, номинал два евро… отчеканена во Франции… — Семечкин протянул капитану увеличенный снимок монеты. — Аверс и реверс, — пояснил криминалист. — Как у нас говорят — орел и решка…

— Да за кого ты меня принимаешь… — проворчал капитан. — Что я, не знаю, что такое аверс и реверс?

На фотографии были рядом изображены две стороны монеты. На лицевой ее стороне — на аверсе — был указан номинал — два евро, на другой — изображение полуобнаженной женщины с мечом в руке и две латинские буквы — R и F.

— Республика Франция, — пояснил Семечкин. — А женщина — это Марсельеза, символ Французской революции…

— Марсельеза, говоришь? — задумчиво переспросил Шерстоухов и перевел взгляд с женщины на монете на другую — изображенную на платке. — Что-то эти две дамы подозрительно похожи… только у одной четыре руки, а у другой две…

— И правда! — Бублик через плечо капитана взглянул на фотографию, потом на платок.

— Вот что, — решительно проговорил Шерстоухов. — Нужно выяснить, где в нашем городе можно купить такие платки. Других зацепок пока все равно нету.

— Жень, ты чего тут? — В ее крошечный кабинетик, размером похожий на стенной шкаф, заглянул Костик. — Там к тебе пришли.

«Кто еще? — с неудовольствием подумала Женя. — Не Кристина ли приперлась? Зря я сболтнула, где работаю…»

Однако оказалось, что навестил ее Иннокентий. Он прогуливался по залу и внимательно рассматривал выставленные там экзотические вещи. Рассматривал с видом знатока, хмурил брови и качал головой, иногда пожимал плечами. Но, странное дело, выглядел Иннокентий и правда компетентным человеком, однако ни один из продавцов к нему не подошел. Все опытные, понимают, что это не клиент вовсе, покупать ничего не станет.

— Приве-ет! — Иннокентий улыбнулся своей асимметричной улыбкой и даже пошел к ней, растопырив руки для объятий.

Но, увидев нахмуренные Женины брови, тут же остановился и руки опустил, сделав вид, что ничего такого у него и в мыслях не было, просто потянулся. Женя хотела рявкнуть, какого черта ему надо и почему он не дает ей работать и вообще не дает спокойно жить, но взяла себя в руки. Вовсе незачем давать повод продавцам для сплетен.

— В чем дело? — холодно спросила она. — Случилось что-то? Мама здорова?

— Да ничего не случилось! — Он растерялся. — Просто решил тебя навестить, проведать, посмотреть, как ты работаешь. И потом, мы же не договорили…

«Не о чем нам разговаривать!» — хотелось Жене ответить строкой из старого советского стихотворения, но опять-таки сейчас было не время и не место.

— Послушай, я, между прочим, на работе, — прошипела она, утянув его за резной шкаф черного дерева, — тут не твой музей, где можно по целым дням ничего не делать и вообще на работе не появляться, меня за такое и уволить могут. А я не могу потерять эту работу, мне на жизнь нужно зарабатывать!

— Но, Женя, я вовсе не хотел тебя подводить, — он попытался взять ее за руку, — мне просто очень нужно с тобой поговорить, а у тебя дома теперь… — Он поморщился, и Женя возблагодарила Бога за то, что послал ей Кристину. Может, и отвадит она Иннокентия, как говорится, нет худа без добра.

— Женя, ты до восьми работаешь? Так я подожду… — шептал Иннокентий.

— Только не здесь! Иди куда хочешь, но тут не маячь! — приказала Женя. — Я в девятом часу выйду, а до того времени исчезни и близко не крутись!

— Что за хмырь? — спросил Костик. — Чего он к тебе вяжется? Если помощь нужна, ты скажи только…

— Сама разберусь! — бросила Женя и ушла.

Иннокентий вышел из магазина и посмотрел на небо. Оно было хмурым, и тучи висели над крышами домов, как будто на дворе не весна, а поздняя осень. Будет дождь, понял Иннокентий, а у него нет зонтика, да и с зонтиком болтаться по улицам под дождем совершенно не хочется. А хочется сидеть в тепле, пить кофе, есть мамины пирожки и рассуждать об искусстве. Или о городе.

Хотя, разговаривая о городе, нужно гулять. А гулять в такую погоду совершенно не хочется. И вообще, с некоторых пор Петербург переставал ему нравиться.

Улицы и площади были полны грубых невежливых людей, которые норовили толкнуть, обругать или вообще вытащить кошелек. В переулках подстерегали пьяные и агрессивные подростки, все дворы были заперты на кодовые замки, у всех галереек, чердаков и крыш появились хозяева, и они тоже были заперты, так что не попадешь. А которые не заперты, те облюбовали бомжи, и туда тоже никак нельзя было сунуться. Да если честно, Иннокентию и не хотелось никуда ходить. А хотелось сидеть в тепле и так далее, смотри выше.

Но с этим были проблемы. Женя теперь слушала его явно неохотно и в дом пускала скрепя сердце. Иннокентий не полный чурбан, видел, как она морщится и стискивает зубы. А ему обязательно, просто обязательно нужно было с ней помириться. Потому что мать ела его поедом уже почти год, как только Женя получила в наследство квартиру.

Мать тогда орала так громко, что даже соседи постучали в стенку, разбила две чашки и настенную тарелку. Она твердила, что Иннокентий полный болван, раз