меня они знать не знали. Нет, направленной против самого жреца. Они прекрасно понимали, что ни в какой защите от меня жрец не нуждался, потому что иначе третья из их компании сразу бы вмешалась.

Когда я озвучил свои рассуждения, Кастиан задумался.

— Возможно, у этой пары вояк просто мерзкий характер, — сказал он наконец. — Приказ охранять они, конечно, выполнят, но заставить их быть обходительными намного сложнее. Да и в целом Достойные Братья славятся своевольностью.

— Или же они недовольны нынешним заданием и объектом охраны и не боятся это показать, — сказал я.

— Возможно, — не стал спорить Кастиан. — Так или иначе, светлейший Теаган — это не просто жрец, впавший в опалу из-за каких-то там дел белой секты. Держись с ним настороже.

* * *

Ночь прошла спокойно — так же спокойно, как и все предыдущие ночи нашего путешествия. Ранним утром, когда мы спустились вниз, зал был менее людным — и купец, и гильдийцы явно еще спали, так что, кроме нашей компании и жреца с сопровождением, за столом сидела только вчерашняя бедно одетая пара, причем и ели они самое дешевое блюдо из тех, что в гостинице подавали — постную чечевично-луковую похлебку с одним ломтем черного хлеба на двоих.

— Если вы не против, то остаток пути мы можем ехать вместе, — сказал я, обращаясь к Теагану, на что тот согласился еще быстрее, чем на мое вчерашнее предложение отужинать одной компанией. А вот Достойные Братья посмотрели на меня с подозрительностью и недовольством, хотя вслух ничего не сказали.

Весь завтрак я наблюдал за тем, как жрец и его охрана держались друг с другом, и к концу его пришел к выводу, что размолвка у Теагана была со всеми телохранителями, включая и женщину, причем размолвка немалая. Это стало ясно не из слов — ничего особенного ни жрец, ни воины не говорили — но из языка тела, который они даже не пытались скрывать, из чувствующегося между ними напряжения, из жестов и мимики.

Тарелки на столах почти опустели, когда входная дверь распахнулась и внутрь быстрым тяжелым шагом вошла большая группа вооруженных людей в одинаковой форме. Человек десять, не меньше. Заметив нас, а особенно то, как моментально вскочили на ноги и стража аль-Ифрит, и охрана жреца, новоприбывшие остановились.

— Мы не хотим неприятностей! — вперед от вооруженных чужаков выступил коренастый мужчина лет сорока на вид и даже вскинул руки открытыми к нам ладонями в универсальном жесте призыва к миру. — Мы лишь заберем двух сбежавших преступников и уйдем. — И он показал на сидевших за нами и чуть в стороне бедно одетых юношу и девушку.

Я посмотрел на пару. Преступниками они не выглядели, хотя внешность, конечно, часто бывает обманчива. Но все же мне казалось, что преступники не были бы одеты в одежду, настолько изношенную, что ее первоначальный цвет давно смылся, а ткань кое-где стерлась до тонкости марли и стала просвечивать насквозь. У преступников были бы деньги и для того, чтобы заказать нормальный сытный завтрак… А если бы преступники знали за собой недавнюю вину и боялись поимки, то не стали бы путешествовать императорским трактом и вот так открыто сидеть в обычной гостинице…

Сейчас они оба замерли, будто полевые мыши, на которых упала тень ястреба. Замерли, побледнели и в четыре перепуганных глаза уставились на чужаков.

Впрочем, вызванное страхом оцепенение длилось всего одно мгновение. Потом девушка вскочила на ноги.

— Мы не преступники! Мы лишь исполняем волю императора и идем в Академию Всех Стихий! Вы… Вы… Вы не имеете права нас останавливать! Мы не сделали ничего дурного!

Никто из чужаков на ее слова не отреагировал. Они просто молча и целеустремленно двинулись к означенной паре.

Девушка, явно не зная, что делать, умоляюще посмотрела в нашу сторону.

— Помогите! Пожалуйста! Мы правда не преступники…

Это было не мое дело…

Это было совсем не мое дело…

Это было абсолютно не мое дело…

— Какой именно закон они нарушили? — потребовал я у чужаков, поднимаясь со своего места.

Их главный, тот самый коренастый мужчина, остановился и повернулся ко мне.

— Это не ваше дело.

— Никакой! — крикнула девушка. — Никакой закон мы не нарушали! Мы узнали о распоряжении императора и направились в столицу. Мы имеем на это право, мы прошли инициацию, мы маги!

— Вы не имели права покидать территорию клана без разрешения главы! — рявкнул в ответ командир чужаков. — Когда мы вернемся, он разберется с вами так, как вы того заслуживаете!

— Мы имели право! Мы… мы не входим в клан. Мы имели право!!!

— Непринятые в клан бастарды? — поинтересовался я и, как и ожидал, получил от девушки кивок в ответ. — То есть все их преступление состоит в том, что они покинули территорию клана без разрешения? Так?

Командир чужаков нахмурился с мучительным видом. Мне показалось, что я почти слышу, как вращаются в его голове мысли, как он принимает решение солгать и заявить, будто было и другое преступление, но пока не может решить, какое именно.

— Да, так! — подтвердила девушка. — Да, мы ушли без разрешения, но и только!

— Тогда, — сказал я самым твердым тоном, на какой был способен, — как верные подданные императора мы обязаны содействовать в выполнении его декрета и помочь юным магам благополучно достичь столицы. Поступить иначе будет соучастием в нарушении нового закона.

Говоря все это, ни на Кастиана, ни на Дореса, ни на остальных аль-Ифрит я специально не смотрел — и без того прекрасно понимал, насколько сильно они не одобряют то, что я влез в чужие разборки.

И если Дорес и остальные клановцы не одобряли меня молча, то на Кастиана не нужно было даже смотреть — его раздраженное шипение, призывающее меня прекратить дурить, я и так прекрасно слышал, и надеялся только, что дальше нашего стола оно не разносится.

— Это не ваше дело, — повторил, обращаясь ко мне, командир чужаков, но между его бровей появилась морщина. Воином он явно был хорошим, но сейчас, когда требовалось сражаться на словах и убеждать правильно подобранными аргументами, оказался не в своей тарелке. И вот он мучительно решал, что будет хуже — не выполнить приказ главы и отпустить беглецов или же создать конфликт с другим кланом.

— Это не ваше дело, — сказал он в третий раз.