Я подождала, пытаясь понять, как это приняла Нелла, но на ее лице ничего не отразилось, и от этого я расхрабрилась.

– Я буду вроде подмастерья, это ненадолго. Пока миссис Эмвелл не вернется из Нориджа. Обещаю, я буду вам во всем помогать.

Нелла улыбнулась, от ее глаз разбежались морщинки. Еще мгновение назад я считала, что она не старше моей госпожи, а теперь задумалась: может быть, Нелле сорок или даже пятьдесят лет от роду.

– Мне не нужна помощь с настойками, дитя.

Я не сдавалась и выпрямила спину. У меня был припасен второй довод на случай, если первый не сработает.

– Тогда я могу помогать вам с флаконами, – сказала я, указав на полки. – Некоторые этикетки выцвели, а я видела, как вы странно держите руку. Я могу подновить чернила, чтобы вам не пришлось причинять себе боль.

Я подумала обо всех часах и днях, проведенных с миссис Эмвелл в гостиной за совершенствованием почерка.

– Вас не разочарует моя работа, – добавила я.

– Нет, малышка Элайза, – сказала она. – Нет, на это я согласиться не могу.

У меня едва не разорвалось сердце, и я поняла, что мне даже в голову не приходило, что она и на это может сказать нет.

– Почему нет?

Она рассмеялась, не в силах поверить услышанному.

– Ты хочешь быть подмастерьем, ученицей, выучиться составлять яды, чтобы никчемные женщины могли убивать своих мужей? Своих господ? Братьев, кавалеров, кучеров и сыновей? Это не кондитерская лавка, девочка. В этих флаконах не шоколад, в который мы добавляем растертую малину.

Я прикусила язык, подавляя желание напомнить ей, что всего пару дней назад разбила отравленное яйцо на сковородку и подала своему хозяину. Но составление писем от имени миссис Эмвелл научило меня тому, что именно то, что человек больше всего хочет сказать, ему часто нужно держать в себе. Я помолчала, потом спокойно ответила:

– Я понимаю, что это не кондитерская лавка.

Теперь ее лицо было серьезным.

– Что влечет тебя к этому ремеслу, дитя? Мое сердце черно, черно, как уголья под этим огнем, по причинам, которые ты по малолетству еще не поймешь. Что так тебя ранило, в твои всего-то двенадцать лет, что ты захотела быть к этому поближе?

Она обвела комнату рукой, и ее взгляд остановился на горшке с землей, где были прикопаны корни аконита.

– Ты подумала о том, каково спать на лежанке в комнате, в которой едва и один-то помещается, не говоря уже о нас двоих? Подумала, что здесь негде побыть одной? Здесь нет ни минутки отдыха, Элайза, – что-то все время кипит, варится, тушится, отмокает. Я просыпаюсь ночью, в любое время, чтобы заниматься тем, что ты видишь вокруг. Это тебе не господский дом с розовыми обоями, где по ночам тишина. Ты можешь быть простой служанкой, но думаю, твое жилище куда лучше, чем это. – Нелла перевела дух и мягко коснулась моей руки. – Не говори, что мечтаешь работать в таком месте, девочка. Разве ты не хочешь большего?

– О да, – ответила я. – Я хочу жить возле моря. Я видела картины из Брайтона, замки из песка. Я бы хотела там жить, наверное.

Я отняла у нее руку и провела пальцами по подбородку; там выскочил зудящий прыщик, едва ли больше острия иголки. Придумать я больше ничего не могла, поэтому выдохнула и решила рассказать Нелле остаток истории.

– Меня преследует дух мистера Эмвелла. Я боюсь оставаться в доме, пока нет миссис Эмвелл, боюсь, как бы он не причинил мне еще больше вреда, чем уже принес.

– Глупости, дитя. – Нелла решительно покачала головой.

– Клянусь! В доме есть еще один дух, молоденькой девушки, которая там жила до меня, ее зовут Джоанна. Она умерла в комнате рядом с моей, и я слышу, как она плачет по ночам.

Нелла развела руками, словно поверить не могла моим словам, словно я сошла с ума.

Но я упорно продолжала:

– Я очень хочу остаться в услужении у миссис Эмвелл. И обещаю, я вернусь на свое место, как только она возвратится в Лондон. Я не хочу причинять вам неудобства. Я просто подумала, может быть, вы можете научить меня готовить что-нибудь, чтобы отвадить духов от дома, чтобы мне не слушать больше вечного плача Джоанны и чтобы мистер Эмвелл оставил меня в покое раз и навсегда. Я бы могла еще чему-нибудь выучиться, а еще, может быть, помогать вам, пока я здесь.

Нелла твердо взглянула мне в глаза.

– Послушай меня, Элайза. Нет снадобья, которое вывело бы духов из пустого воздуха, которым мы дышим. Если бы такое существовало и если бы мне удалось приготовить такой настой и разлить его по бутылкам, я была бы богатой женщиной и жила бы где-нибудь в большом доме. – Она поскребла ногтем царапину на столе, за которым мы сидели. – Ты смелая, раз сказала мне правду. Но прости, дитя. Я не могу тебе помочь, и ты не можешь здесь остаться.

Я упала духом; как я ни умоляла, Нелла не предложила мне никакой помощи, даже пожить у нее, пока не вернется миссис Эмвелл. И все-таки я уцепилась за то, что голос у нее дрогнул.

– Вы верите в духов? Миссис Эмвелл мне не верит, ни капельки.

– Я не верю в призраки, если ты об этом. В облачка зла, которых дети вроде тебя боятся по ночам. Подумай, если мы становимся призраками после смерти и если остаемся там, где жили, разве весь Лондон не окутывал бы вечный туман? – Она помолчала, за спиной у нее громко потрескивал огонь. – Но я верю в то, что иногда мы чувствуем что-то, оставшееся от тех, кто жил прежде. Это не духи, скорее создания нашего собственного мятущегося воображения.

– То есть Джоанна, которая плачет в соседней комнате… по-вашему, я ее сама придумала?

Этого не могло быть; я ее в жизни не видела.

Нелла пожала плечами:

– Не могу сказать, дитя. Я тебя не так давно знаю, но ты молода, а значит, склонна к сумасбродству.

– Мне двенадцать, – огрызнулась я, наконец потеряв терпение. – Не такая уж я молодая.

Нелла встретилась со мной глазами и, в конце концов, встала, поморщилась и шагнула к большому шкафу в глубине комнаты. Она провела пальцами по корешкам книг, прищелкнула языком. Не найдя то, что искала, она открыла дверцу и просмотрела еще стопку книг, не такую ровную, как первая. Зацепила корешок в нижней части стопки и вытащила книгу.

Книжка была совсем тоненькая, скорее памфлет, чем книга, а мягкая обложка была надорвана на уголке.

– Она принадлежала моей матери, – сказала Нелла, протягивая мне книжку. – Хотя я ни разу не видела, чтобы она ее открывала, и сама тоже не нашла в ней нужды.

Я отвернула выцветшую бордовую обложку и ахнула, увидев фронтиспис; на нем было изображение женщины, рожавшей изобилие плодов, репы, земляники и грибов. На ее голой груди были разложены рыбы и молочный поросенок.

– Что это? – спросила я Неллу, зардевшись.

– Кто-то подарил ее моей матери, много лет назад, где-то за год до ее смерти. Вроде бы это книга о чародействе, предназначенная для повитух и знахарей.