на те, в аэропорту, когда она провожала его. Но не дойдя буквально пары шагов он резко остановился, будто уткнувшись в невидимую стену. Помялся с ноги на ногу. И на выдохе произнес:

— У тебя рюкзак тяжелый. Давай помогу.

— А… да… конечно… — Марина тоже почему-то лишилась всего своего красноречия.

Резкими, неуклюжими движениями Артем протянул руки, помог ей снять рюкзак и закинул одну из его лямок себе на плечо.

— Как же ты, барышня, такие тяжести таскаешь? — попытался пошутить он — вышло довольно натянуто.

— Туристическая юность и все такое, — развела руками она. Тоже, впрочем, не слишком-то иронично.

После некоторого молчания он предложил:

— Давай что ли в дом зайдем.

Она согласно кивнула.

Псу, пытавшемуся было прорваться внутрь жилища, он скомандовал «Сидеть!», и тот, огорченно поскулив, послушался.

— А я думала, ты любишь кавказских овчарок, — ввернула Марина, внимательно оглядев рыжую дворнягу.

Артем остановился в дверях, посмотрев на нее через плечо.

— Да нет. Я всех собак люблю. Ведь дело не в породе. Того пса, что ты видела летом, я нашел в садоводствах, тощего и одичавшего. Наверное, хозяева бросили. Приручил потихоньку. Жаль его. Умнейшее было создание!

Любил он явно не только собак. В каком-то из телефонных разговоров он рассказывал, как выменял своего коня на несколько бутылок водки у одного из обитателей садоводств. У кого тот тип умыкнул животину, история умалчивает, но Артем хорошо заботился о ней — это было видно. Правда, перед отъездом на Кольский ее пришлось отдать на конюшню при детском оздоровительном лагере. И он из-за этого, казалось, сильно переживал.

Нынешнее жилище Артема было куда более надежным, чем остов троллейбуса, но внутри царила все такая же разруха. Холостяцкий быт предстал перед Мариной во всей своей красе: немытые полы, разбросанная везде одежда и прочий трудно опознаваемый хлам, окурки, торчащие из множества приспособленных под пепельницы банок — жестяных и стеклянных, и окурки, разбросанные просто так, смятые сигаретные пачки, бутылки из-под водки, обнаруживавшиеся в самых непредсказуемых местах. И надо всем этим витал запах — тяжелый, застоявшийся — дешевых сигарет, псины и давно не убиравшегося помещения.

— Я не ждал гостей, — смущенно произнес Артем, заметив, с каким видом Марина озиралась вокруг. — Прости за… все это.

— Ничего страшного! — Она как можно беззаботнее махнула рукой. — Мне доводилось бывать дома у… мужчин. — «У одиноких мужчин», — чуть было не сказала она, но вовремя сдержалась.

— Ты располагайся, — отрывисто бросил он, сгрузив ее рюкзак на старое потертое кресло. — Я сейчас. — И быстрым шагом он ушел на кухню.

Она находилась через коридор, почти напротив того помещения, что выполняло функции и спальни, и всего прочего — как и единственная жилая комната в Марининой однушке, впрочем.

Марина осторожно выглянула, пытаясь понять, чем занимается Артем, и увидела, как он, хлопнув дверцей холодильника, достал бутылку водки и, налив себе больше половины граненого стакана, выпил залпом.

Да, он пил, она знала это с первого дня их знакомства — ей хватало наблюдательности, чтобы делать определенные выводы. Не так, чтобы нажираться в слюни или неделями не выходить из глубокого запоя, но тихий спокойный бытовой алкоголизм явно имел место в его жизни. Впрочем, не Марине было судить Артема. Она и не делала этого, отметив лишь, что столько водки разом он явно влил в себя сейчас в сердцах.

Она отвернулась, чтобы лишний раз не смущать его, и наткнулась взглядом на его старые фотографии на дальней стене между шкафом и окном, в форточке которого торчал шнур переноски. Там же висели несколько медалей — Марина не знала, каких и за что, она не разбиралась в военных наградах. Со шкафа небрежно свешивался краешек голубого ВДВшного берета.

Марина не знала, долго ли она разглядывала этот «красный уголок», присев на подлокотник кресла. Она вздрогнула, когда заметила, что Артем молча смотрит на нее, оперевшись плечом о дверной косяк. В одной руке он держал дымящуюся сигарету, в другой — жестяную банку из-под шпрот в качестве пепельницы.

— Давно хотела спросить, — пытаясь храбриться, зачем-то произнесла она, — почему ты хранишь старые фото на видном месте?

— А что в этом такого? — пожав плечами, спросил он.

Марина покусала губы. Вопрос, который она неожиданно для самой себя задала, был из разряда неудобных, а в ее случае — и вовсе неуместный. Кто она, собственно, такая, чтобы спрашивать о подобном? Какая-то наглая баба, без спросу завалившаяся в дом к чужому мужику?

— Нет, я понимаю, о чем ты, — спохватился он, видя ее замешательство. — Это сложно объяснить в двух словах. Это была моя жизнь — лучшая ее часть. И из песни слов не выкинешь. Те фото — ведь не только воспоминания о том, каким я был раньше, но и о моих сослуживцах. Многих сейчас и в живых уже нет. А мне повезло почему-то, — сказал он с грустной усмешкой и затянулся своей ужасной сигаретой. — Я бы мог ведь и дальше служить: руки-ноги на месте, даже зрение почти как раньше. Не дали — списали по инвалидности.

Марина молчала. Конечно, существовали слова, которые принято говорить в таких ситуациях, но все они сейчас казались ей недостаточно искренними.

— Мне нужно инструмент убрать с улицы, — докурив, сообщил Артем. — Подождешь?

Марина кивнула. Он выдернул переноску из розетки и вышел.

Только когда хлопнула входная дверь и снаружи раздался радостный песий лай, она вышла из оцепенения и заметила, что все это время сидела, как прилежная школьница: с прямой спиной, ногами, прижатыми друг к другу, и вспотевшими ладонями, лежащими на них. Она сделала долгий вдох, а потом выдох, пытаясь прийти в себя. Прошлась туда-сюда по комнате несколько раз.

Шнур переноски втянулся в форточку и скрылся, махнув на прощание вилкой. Вскоре пришел и Артем.

— Ты, наверное, проголодалась с дороги, — предположил он, снова возникнув в дверях комнаты.

— Да, немного, — сказала Марина. Хотя еда была последним, что ее заботило сейчас.

— Пойдем, — он мотнул головой в сторону кухни. — Посмотрю, что у меня есть в холодильнике.

Водка там была точно, и Марина осознала, что сама бы не отказалась выпить. Но просить было как-то неудобно.

Артем выставил на стол банки с консервами, достал из холодильника кастрюлю и, заглянув под крышку, объявил:

— Макароны с тушенкой. Будешь?

— Да, —