Шрифт:
Закладка:
– Я же сказал, что позвоню матери.
Операция. Черт возьми! Чтоб ее! Напрочь забыла. Как обычно, всё для других. Чужие проблемы решала, а о себе не помнила. Ничего, кроме постоянного самопожертвования. В этом вся я.
– Вынуждена закончить разговор! – заявила я.
– Минутку! – запротестовал он. – Подождите! Что мне матери сказать?!
– Парень, возьми себя в руки и не морочь мне голову!
Я повесила трубку. Взглянула на часы. Мир не рухнет из-за того, что я опоздала на четыре часа. Мне пришлось быстро собираться, а то еще подумают, что я вообще не приеду.
Я схватила свои вещи и направилась к выходу. В тот момент меня больше ничего не волновало. На первом месте была операция.
Я позвонила Маевской сказать, чтобы они еще немного подождали.
Она не отвечала.
Я поднялась по лестнице и без страха прошла мимо охранников, стоявших у входа в клуб. Они не обратили на меня никакого внимания.
Я позвонила во второй и в третий раз. Врачи, должно быть, очень ленивы, раз им не хотелось ответить на звонок. Операция уже давно должна была начаться, а их это вообще не интересовало. Я уже вышла на улицу, когда Маевская наконец ответила. Солнце ослепило меня. Жаловаться было некогда, но известно, когда хочется погреться на солнышке, оно никогда так не светит. Тогда всегда пасмурно или идет дождь.
– Прошу, не сердитесь на старушку, – вежливо начала я. – Меня задержали непредвиденные обстоятельства. Я уже в пути. Через тридцать, максимум сорок минут буду. Вы еще успеете допить кофе.
– Уважаемая пациентка, – официально ответила Маевская. – Вся команда была готова. Лучшие специалисты. Я на уши встала, чтобы все удалось. Никто никогда еще меня так не подводил и не компрометировал перед заведующим отделением.
– Никогда? – невольно спросила я. – В жизни ведь всякое бывает…
Она не ответила.
– Я понимаю ваше раздражение, – заявила я. – Мне очень жаль, доктор. Я не знаю, как это могло случиться, но я просто забыла.
– Наше соглашение больше не действует, – сказала Маевская. – Прошу больше не звонить на этот номер.
– Но подождите. Ведь…
Она повесила трубку.
Мир закружился, замедлился и погас. Все замерло. Машины, люди, велосипедисты. Стало тихо и спокойно. Как будто время остановилось. Но это не время остановилось, просто я шла по пешеходному переходу и остановилась посреди Свентокшиской, перекрыв движение на всей улице.
– Вы переходите? – крикнул водитель, высунувшись из окна своей машины. – А то пробка уже! Помочь вам?
Я хотела перейти дорогу, но поняла, что незачем. Я вернулась на тротуар. Глаза защипало. От злости. Я не хотела, чтобы кто-нибудь это увидел, и уж точно не прохожие или бессердечный водитель.
– Сам переходи! – крикнула я и отвернулась. – Спешит, понимаешь! Пи́сать надо было перед выходом!
Он закрыл окно и, обиженный, уехал. Нежный какой. Это был подходящий момент, чтобы расплакаться, поэтому я села на скамейку и достала старый клетчатый носовой платок. Похоже, что с больным бедром придется свыкнуться. Как и со всем остальным. На самом деле я уже почти свыклась. Было не так уж плохо. Редко болело весь день без перерыва. Как-то оно не болело два дня, когда я отстояла очередь за обезболивающими лекарствами, получаемыми по субсидии в поликлинике. Их мне один врач прописал. Молодой, но совершенно лысый, а мне такие не нравятся. Этих лекарств я столько съела, что у меня начал болеть желудок. Так что потом я принимала их от боли в животе. Когда лекарства закончились, я вздохнула с облегчением, потому что теперь болело только бедро.
Я села на скамейку.
Так я плакала только однажды. Конечно, из-за мужчины. Тогда я пообещала себе, что больше никогда не позволю себе так плакать. Это было много лет назад. Хенрик после встречи с коллегами решил заняться собой. Кто-то порекомендовал ему диету. Он хотел приготовить луковый суп, и я позволила себя в это втянуть. Весь вечер мы чистили, мелко рубили и плакали. Диета оказалась чрезвычайно эффективной. За один тот вечер мы выплакали по килограмму каждый.
Я не могла себе простить, что забыла об операции. Телесную немощь я могла выдержать, но меня одолевала мысль, что разум меня подводит. Мой разум, то есть я. Если я что-то забывала, то оно переставало существовать, то есть исчезала частичка моего мира. И кроме того – самая важная. Ведь что важно? Не вещи. Они то есть, то их нет. Все преходяще. Любые предметы и события. Важно то, что остается после них, а остается то, что есть в нас. В нашем сознании, памяти, воспоминаниях. Если это исчезает, если это забудется, то все кончено. Тогда его действительно больше нет. А когда все исчезнет, что останется? Человек будет пуст. Как кувшин. Бесполезный прах.
– А вы куда собрались? – спросила Бледно-Серая, спешившая со стороны Маршалковской улицы. – Ведь должны были просто посидеть…
– Вот я и сижу, – ответила я, вытирая лицо.
Она остановилась возле меня, но постоянно нервно поглядывала в сторону клуба.
– Вы плохо выглядите, – сказала она.
– Взаимно.
Она села рядом со мной.
– Мне тоже временами бывает тяжело. – Она вздохнула. – Но нужно взять себя в руки. Бороться за себя. Никто за нас ничего не сделает, ничего нам не даст. Мы сами за все должны бороться. Если человек хоть на минутку останавливается, то на самом деле делает шаг назад. Потому что в это время другие продвигаются вперед.
– Вам не обязательно мне это рассказывать. Я ничего другого в жизни не делаю, кроме как борюсь за себя и своих близких. Ради этого я сюда пришла. Да неважно.
– Я вас прекрасно понимаю, потому что мне тоже нелегко, но я справлюсь. Я еще всем покажу. У меня есть план, и я его выполняю. Я тоже кое-кого встретила.
– Это прекрасно. Нелегко найти в таком ужасном мире родственную душу.
– Он меня не замечает. Пока еще. Только раз я говорила с ним, всего один раз, когда он меня сюда пригласил. Он сказал, что я великолепна, что у меня талант и я быстро себя проявлю, что они ищут именно такого человека, как я, что я обошла остальных кандидатов и что у меня есть КЛАСС И СТИЛЬ!
– Отлично.
– В последнее время я его редко вижу, но ничего. Скоро он увидит меня во всей красе, когда я
