Я воровато оглянулся, словно дед все еще там с поднятым прутом. Он же не настолько садист, правда?

И даже если настолько, мне он об этом ничего не говорил. А еще в будущем это может стать частым наказанием. А раз так…

- Надо жрать побольше, - мудро заключил я, направляясь в сторону кухни. – Чтобы впрок.

Глава седьмая. Письмо из Совета 46

Со дня первой адской тренировки в стиле Окикиба прошло две недели. И с того времени ничего особо в тренировках не изменилось. Дед приходил дважды и все еще настаивал на прохождении полосы препятствий и пока даже речи не заводил о чем-то новом.

Только суровая наработка базовой ловкости и проворности перед настоящим Хохо.

И как стимул или тонкое издевательство уходил он всегда в сюнпо, подкармливая мою мечту уметь так же новыми дровишками.

Только вот усложнял полосу с каждым новым приходом. И что-то мне подсказывает, что до стандарта Шихоин с шарами из мрамора на руках и прутами стали по хребтине я все же доберусь. Но, как ни странно для меня самого, это мысль перестала так пугать.

Причина этому проста – уверенность. С каждым днем я наглядно видел и ощущал, как становлюсь сильнее, чем вчера. Утром я проходил полосу препятствий, упорно ни сходя на землю до самого полудня, потом отдыхал и восстанавливался, посвящал пару часов своим обычным тренировкам или читал архивы отца.

Если тренировка шла паршиво… Целебная ванна и служанка с руками бога массажа всегда были к моим услугам. Клянусь, иногда она так разминала мне все косточки, что я напоминал потом ходячее в блаженстве желе на гнущихся ножках.

После полудня же я был волен заниматься чем хотел, если не отрубался до следующего дня, как в первые тренировки. Чаще всего хотелось просто помахать утяжеленным бокеном, беготни мне на полосе хватало.

Свист воздуха от ударов и вес меча в руке настраивали на серьезный лад и успокаивали ум. Да и дед одобрил, основы фехтования всегда хороши, и это хорошо укрепляло руки и спину.

Но все это было лишь ягодкой на торте, главное – это рост реацу. С момента пробуждения и начала тренировок деда я начал рывками расти в объемах резерва и плотности. Это напоминало то, как раскрываются цветки, принимая с благодарностью солнечный свет и влагу.

С такой же жаждой мое перетруженное тело вытягивало духовную силу из глубин души, питалось ей и впитывало, делая сильнее, быстрее и крепче.

Когда я падал неудачно и готов был услышать хруст костей, то инстинкты и страх укрепляли тело до такой степени, что я вообще ничего не почувствовал. Нередко я прыгал не туда и дальше, чем хотел, потому что не успевал привыкать к растущим возможностям. Но те же тренировки на столбах так же быстро помогали привыкать. Мне все больше казалось, что в этом и смысл подобных тренировок.

Боль от наказаний заставила синяки сходить за считанные часы. Усталость? Про нее я мог вспомнить только тогда, когда кончалась реацу.

С каждым днем, с каждым часом, мое тело и разум все больше приспосабливались к бытию чего-то большего, чем обычная человеческая душа.

Что-то внутри, в глубинах моего я, стремилось расти, крепнуть. Как будто душа уже знала, какого это, быть сильной, и стремилась вернуть это чувство как можно скорее. Сильнее, быстрее, крепче и лучше. И я становился.

И это чувство было приятнее и желанней любого удовольствия, которое я испытывал до сих пор. Могу с уверенностью сказать, что по уровню силы уже прочно нахожусь на уровне хорошего студента из Академии, еще не ступив и шагу под ее прославленные своды.

Я рос в силе так быстро, что стал замечать от слуг и стражников опасливые и уважительные взгляды, чего раньше не было. И по ним же понял, кто в поместье хорошо чувствует реацу, на всякий случай отметив про себя перспективных, возможно, людей.

Гордился ли я этим? Если не лукавить, то да, немного гордился. Чуть-чуть и молча. Если бы этого чувства не было, я бы сам думал, что с головой что-то не так. Но не позволял себе большего, четко зная где я и кто в иерархии силы Трех Миров. Все еще где-то там, внизу, одна из песчинок земли, на которую не глядя наступают настоящие воины.

В целом, распорядок жизни не особо изменился, только тренироваться стал жестче. Я сам удивлялся, как быстро привыкаю ко всему, что в меня бросает дед. Мой характер или «талант» тому виной? А может, тому виной баснословно дорогие лекарства в целебных ваннах? А может, браслет с осколком Зампакто деда, который он не собирался пока забирать? Скорее, все вместе.

Вечера под звездным небом, когда облаков не было, я все так же посвящал расслаблению у пруда с карпами. В иные дни забирался в секретные архивы в кабинете отца просто читал с пузатым чайником зеленого чая и нагло объедался вареньем среди секретных донесений прошлого.

Иногда рисовал кандзи Каллиграфии до полного отупения и онемения в мозгах, пока в разуме не появлялось чистейшее чувство бессмысленного озарения, ни на что не направленного, но после которого спалось так сладко, что иной сон казался кощунством.

Я назвал это спокойной жизнью начинающего шинигами аристократа и с чистой совестью ей наслаждался.

До сего дня. Когда пришло первое личное письмо от отца, в белоснежном конверте с жирной чернильной печатью, пузатом от написанных строк. С первым серьезным поручением. И пришло оно необычно.

***

Я спокойно обедал в комнате Каллиграфии, когда тихий стук застал врасплох. До этого еще никогда, ни единого раза слуги не прерывали мой обед. Отложив палочки на тарелку с едва тронутой и прекрасно запеченной белой рыбой, с лоснящейся от жирка и сочности боками… Я к тебе вернусь, моя дорогая.

- Да?

Дверь отъехала в сторону, открывая мне неуверенное лицо с квадратной челюстью. Высокий и мускулистый мужик в темном кимоно и с изящным деревянным наплечником на правом плече. На лакированном дереве защиты легко виден выжженный герб моей семьи.

Герб у нас простого дизайна, трилистник, обычно изображаемым золотым. Не лучше и не хуже, чем у остальных. Выделываться гербом среди Благородных Семей вообще не принято, чем легче дизайн, тем лучше.

Потому что чем проще герб, тем он значит, древнее. Потому что «забить» простой знак раньше труднее. А если герб вычурный, то