от таких организаций, как Управление по гражданским правам при Министерстве образования США, которое «активно развивает политику» с учетом лучших практик – хотя перспективы этого «развития политики» в лучшем случае смутны. Институт изучения законодательства, политики и этики в области психического здоровья, созданный Элин Р. Сакс, провел в 2014 году симпозиум под названием «Много голосов, одно ви́дение: как помочь студентам колледжей и университетов с психическими заболеваниями получить максимум пользы в период обучения». Этот форум включал заседания по темам «Разумное удовлетворение потребностей» и «Предотвращение ситуаций, в которых страх, риск-менеджмент и нарушения коммуникации мешают успешному академическому опыту». Национальный некоммерческий фонд Jed, который позиционирует себя как «фонд для защиты эмоционального здоровья и предотвращения самоубийств среди подростков и молодых взрослых нашей страны», объявил в 2014 году, что 55 колледжей в настоящее время изучают предоставляемые фондом услуги здравоохранения, фокусируясь на политике в области психического здоровья. Однако беглый онлайн-поиск указывает, что в высшем образовании произошло не так уж много изменений для психически больных студентов, которых по-прежнему регулярно исключают за то, что они слишком безумны, чтобы учиться.

В статье 2014 года, опубликованной в Yale Daily News, Рейчел Уильямс описывает свой опыт общения с одним чиновником из комиссии в Йеле, который, услышав, что она резала свое тело, сказал, что ей нужно ехать домой. «По правде говоря, – объясняет чиновник, – мы не то чтобы думаем, что дома вы будете в большей безопасности. Мы просто не можем принять вас здесь».

Я взяла годичный добровольный академический отпуск по медицинским показаниям. Записалась на занятия в Южно-Калифорнийском университете в Беркли и в Калифорнийском колледже искусств, работала веб-дизайнером. Немного занималась маркетингом. Я планировала вернуться в Йель, где завершал учебу К. Он был нормален; он по-прежнему мог свободно передвигаться по кампусу и его окрестностям. Я составила список дел, которые предстояло сделать по возвращении в Йель: чаще ходить на художественные выставки, вступать в клубы, заводить новых друзей. Я планировала жизнь в съемной квартирке за пределами кампуса. Моими соседками должны были стать две девушки: блондинка-неформалка и влюбленная в меня любительница травки.

В 2014 году 55 колледжей США планировали воспользоваться услугами здравоохранения, чтобы улучшить положение студентов с психическими заболеваниями. Однако за шесть лет ситуация так и не изменилась: психически больных студентов по-прежнему безжалостно исключают.

Я четыре раза летала в Нью-Хейвен на собеседования, задачей которых было определить, достаточно ли я пригодна для возвращения. Во время единственного собеседования, которое я помню, обаятельный незнакомый сотрудник сказал, что я, похоже, готова вернуться. Я улетела обратно в Калифорнию и стала ждать известий от университета, а когда дождалась, ответ оказался отрицательным.

Из электронного письма, которое я послала заведующему кафедрой психиатрии Йельского университета:

Уважаемый доктор Х.!

Мы с матерью вчера и сегодня оставляли сообщения в надежде связаться с вами, но так и не получили ни ответа, ни намека, когда можно ожидать этого ответа. Я подумала, что стоит попробовать обратиться по электронной почте, хотя, вероятно, вас постоянно забрасывают письмами.

Я была удивлена (как и все мои друзья, родственники и др.), узнав, что меня не восстановили, хотя и готовилась к худшему. Декан С. советовал мне позвонить вам, поскольку у вас должна быть информация о том, как «сделать свое ходатайство более жизнеспособным в следующий раз». Если у вас есть такая информация, я хотела бы ее получить. Я расстроилась, узнав, что меня не допустили к учебе, потому что за минувший год совершенно уверилась, что более чем готова вернуться, – мои друзья это знают, моя семья это знает, мои здешние лечащие врачи это знают. Увы, в перечень людей, которые знают, что я готова вернуться, не входит аттестационная комиссия. Не знаю, откуда берется такое расхождение во мнениях, но надеюсь, что вы сможете дать мне об этом некоторое представление. Не могу не гадать, что я сделала не так. Дело было в моих оценках? В моем сочинении? В рекомендательных письмах? В чем-то, что я сказала на собеседовании? (Один из деканов, проводивших собеседования, даже говорил, что даст мне «блестящую рекомендацию». Догадываюсь, что эта блестящая рекомендация в итоге не сыграла роли.)

Во время собеседований мне неоднократно доводилось слышать одно утверждение: что комиссия решает вопрос не о том, смогу ли я вернуться в Йель в принципе, а о том, когда я смогу вернуться. Я сделала вывод, что по решению членов комиссии в моих же интересах будет не допускать меня к учебе еще один семестр, вероятно, чтобы я «выросла» или «созрела». Очевидно, что я не могу с полной уверенностью говорить за них или вас, а могу лишь догадываться. И знаю, что мне придется ради самосохранения найти для себя интересные занятия на этот семестр. Расстраивает лишь понимание, что этот семестр (и, может быть, даже следующие после него), вероятно, пройдет так же, как прошел весь мой прошлый год в академическом отпуске по болезни. То есть я буду чувствовать себя прекрасно, предвкушать возвращение к учебе и знать, что мою судьбу решают, основываясь на том, насколько хорошо я продемонстрирую, что у меня все замечательно.

Еще я все это время недоумевала, почему вы так и не связались с моими лечащими врачами по месту жительства, учитывая, что они знают меня очень хорошо и работали со мной во время академического отпуска, а также тот факт, что вы пообещали сделать это в конце той недели, когда я приезжала на собеседование.

Я была бы рада, если бы вы ответили на мой вопрос как можно подробнее, поскольку уже несколько дней я ощущаю бессилие и разочарование (конца которым не предвидится). Ваш ответ помог бы мне понять процесс, стоящий за решением, которое в данный момент кажется очень произвольным и неверным. Кроме того, я не представляю, что мне делать в этот семестр. Не думаю, что какое-либо учебное заведение позволило бы мне зарегистрироваться для посещения своих курсов, когда осталось так мало времени до весеннего семестра. Что требуется от меня, если я хочу вновь подать ходатайство?

Буду весьма благодарна за ответ. Спасибо за уделенное мне время.

В конце концов Йель не удостоил меня ничем, даже объяснением. Он не был обязан принять меня на учебу вторично, после того как я оказалась сумасшедшей; указывать в журналах бывших выпускников, что я вообще там училась; принимать меня в члены Йельского клуба в Манхэттене.

Да и я Йелю ничего не должна. Поэтому вся корреспонденция из университета, которую получает К. – просьбы