легко я ни бросала ему вызов, именно в таких обстоятельствах мне было трудно игнорировать необходимость повиноваться.

Я перевернула страницу, не глядя на нее: напряженное выражение лица Сэйнта удерживало мое внимание.

— Смотри, — приказал он. — Смотри на картинки.

Это был один из тех моментов, когда человек знает, что смотреть нельзя, потому что то, что ты увидишь, уже никогда не сможет не увидеться или стереться. Как в ту ночь, когда Святой хладнокровно убил Брэда, и как я пыталась закрыть глаза, но не смогла. Теперь это был образ, который я никогда не смогу забыть. Этот образ до сих пор иногда снится мне в кошмарах… вместе со свежими образами трупа моего брата. Но, как и в ту ночь в отеле, когда началось наше путешествие, любопытство взяло верх… и я открыла файл.

Теперь я жалею, что сделала это.

10

СВЯТОЙ

Я молчал, просто стоял и смотрел на ее лицо, пока реальность увиденных ею образов проникала внутрь.

Изуродованные лица. Окровавленные тела. Изуродованная кожа.

От одной мысли об этом у меня по позвоночнику пробежала дрожь. Я никогда не радовался ничьей смерти так сильно, как их.

— Господи, — прошептала она, и папки выскользнули из ее пальцев. Фотографии жертв валялись у ее ног, а рука дрожала, когда она подносила ее ко рту.

— Узнаешь их? — Я видел, что узнала.

— Что это? — Ее голос дрожал, изумрудные глаза были прикованы к жутким изображениям. — Эти люди… я их знаю.

— Конечно, знаешь. — Я наклонился и поднял одну фотографию. — Ты помнишь его?

Мгновенно она потянулась к шраму за ухом.

— Вижу, что да. — Я придвинулся ближе.

— Что… почему? — Она сузила глаза в замешательстве. — Я не понимаю.

— Видишь, вот как это работает. — Я прислонился спиной к обеденному столу. — Если ты обидишь мою жену, ты умрешь. — Я пожал плечами. — Все просто. Все эти мужчины причинили тебе боль, и теперь они мертвы. А вот этот, — я поднял фотографию, — человек, который подарил тебе этот шрам… его смерть немного затянулась. — Джеймс в тот день был особенно нервным.

Ее лицо побледнело, прекрасные глаза стали большими и круглыми, когда шок прошел.

— Это ты сделал?

— К сожалению, я не мог убить их сам, так как был слишком занят тем, что сдерживал тебя в самом начале нашего знакомства. Но мне не нравится пачкать руки кровью ничтожных кусков дерьма. А вот об этом, — я взглянул на изображение в своей руке, — я жалею, что не пытал сам. Я бы с удовольствием посмотрел, как кровь стекает с его тела, окрашивая холодный бетонный пол, на котором он умер.

— Что ты за монстр? — В ее лице читалось недоверие и даже легкое отвращение.

— Ну же, Мила. Не делай вид, будто не знаешь, кто я на самом деле. Я убил Брэда. Я убил одного из телохранителей моего отца. — Я придвинулся ближе. — Я убил твоего собственного чертова брата. Так что не делай вид, что тебя это шокирует. И кроме того, в тот день на яхте, когда я сказал, что тебе не стоит беспокоиться о том, что этот сукин сын кому-то навредит, ты прекрасно поняла, что я имел в виду.

— Ты убил четырех человек, Святой. Жестоко убил их, как будто они были скотом.

— А они причинили тебе боль, словно ты была для них всего лишь игрушкой, с которой они могли играть.

— Ты не имел права…

— Они не имели права, Мила.

— Они причинили боль мне, а не тебе. Я справилась со своей травмой. Я выплакала все слезы, которые мне нужно было выплакать, чтобы справиться с тем дерьмом, которое эти люди сделали со мной.

— Правда? Правда? — Я подалась вперед. — Так вот почему ты трогаешь шрам за ухом, когда нервничаешь? Тревожишься?

Она снова потянулась к шраму.

— Старые привычки умирают с трудом.

— Можешь ли ты честно сказать мне, что ни разу не думала об убийстве этих мужчин? Когда они прикасались к тебе. Делали тебе больно. Использовали тебя как чертову пепельницу?

— Нет.

— Все те часы, что ты была заперта в шкафу, — я ткнул ей в лицо фотографию, — этот человек называл тебя шлюхой и дрянью, хотя тебе было не больше десяти лет. Можешь ли ты сказать мне, что убийство его во сне ни разу не приходило тебе в голову?

— Конечно, приходило. — Она отступила от меня, но я продолжал приближаться. — Но ты не имел права играть роль судьи и палача для этих людей.

Она прижалась спиной к стене, и я возвысился над ней.

— Они не имели права даже прикасаться к тебе.

— Думаешь, я этого не знаю? Я не одна из тех наивных девочек, которым промыли мозги, заставив думать, что наказание — это то, что я заслужила.

— Может, не ты, но что насчет остальных?

Выражение ее лица изменилось с гнева на недоверие.

— Каких остальных?

— Да ладно, Мила. — Я хлопнул рукой по стене рядом с ее лицом. — Скажи мне, что ты не настолько наивна. Этот мужчина, все эти гребаные мужчины, не начинали и не прекращали свое оскорбительное поведение с тобой.

Я наклонился, поднял другие снимки и протянул один из них ей.

— Тео Берджес напал на шесть женщин, а две заявили, что были изнасилованы им. Он так и не был осужден. — Я разорвал изображение пополам и бросил его на землю, подняв вторую фотографию, чтобы она увидела. — Килан Джонс. Осужденный педофил. Отсидел семь лет в тюрьме, после чего получил условно-досрочное освобождение. За те два года, что он был на свободе, он напал на нескольких женщин. Все они были слишком напуганы, чтобы выдвигать обвинения. — Я снова пролистал фотографии, чтобы показать ей третью. — Гарольд Уилер. Сексуальный преступник, педофил, наркоман, а недавно, перед своей печальной кончиной… изнасиловал девушку.

Я разорвал фотографии и взял в руки последнюю — человека, ответственного за шрам, который моя жена сейчас трогала за ухом. Я готов был поспорить, что она даже не осознает, что делает это.

— Вот этот парень, — усмехнулся я, хотя в жилах у меня стыло отвращение, — этот парень был психом особого сорта.

Мила вытерла слезу, скатившуюся по щеке.

— Ты была не первым ребенком, над которым издевался этот ублюдок, и не последним. На самом деле, его жестокие сексуальные наклонности по отношению к несовершеннолетним только усилились после того, как эта его кусок дерьма жена выгнала его, заявив, что не знала о том, как он издевался над тобой.

— Она солгала. — Мила констатировала очевидное.

— Она