— Я так тебя ненавижу, черт возьми.

Мой член больно уперся в брюки, и я сильно толкнулся в ее тело.

— Скажи это еще раз. — Я прикусил ее нижнюю губу и поднял руку между нами, зажав ее челюсть между пальцами. — Скажи мне, как сильно ты меня ненавидишь. — Я повернул ее лицо в сторону, на щеках блестели затянувшиеся слезы, а ее тело покачивалось на моем. — Скажи мне.

— Сейчас я ненавижу тебя больше, чем когда-либо. — В ее голосе звучала убежденность, но ее тело покорно прижималось к моему. Это было чертовски красиво — наблюдать за войной, которая бушевала внутри нее. Ее разум против ее тела. Ее сердце против души. И я пристрастился наблюдать, как ее тело управляет ее разумом, как ее сердце с готовностью жертвует душой ради меня. Мужчины, который требовал от нее так много. И мужчины, которому она с такой готовностью отдавала все. Я должен был бы ненавидеть себя за то, что позволил ей разорвать себя на части из-за меня. Но я этого не делал. Более того, я наслаждался ее мучениями, когда она постоянно боролась с тем, что чувствовала ко мне.

Я прикусил нижнюю губу, наблюдая за тем, как солнечные лучи танцуют по блеску слез на ее щеке. Даже ее боль была чертовски красивой. Мои пальцы впились в ее бедро, я рывком развернул ее и притянул к себе, ее задница дала моему члену необходимое трение, чтобы немного ослабить боль, которая владела каждой мышцей.

Я склонился над ее плечом, и ее рука поднялась, а ладонь задержалась на моей шее.

— Ты ненавидишь меня, но твое тело горит по мне. — Я ухватился за ткань ее платья и уверенными пальцами потянул его вверх по ее бедрам, и изысканный звук ее тяжелого дыхания запел в моей крови. — Как ты думаешь, почему?

— Хотела бы я знать, — прошептала она сквозь затрудненное дыхание, — потому что тогда я бы знала, как это остановить.

Я ухмыльнулся.

— И почему ты думаешь, что я позволю тебе это сделать?

— Скорее всего, не позволишь. — Она впилась ногтями в кожу моей шеи. — Но, по крайней мере, я не буду делать это так чертовски легко для тебя.

Я крепче сжал ее горло и запустил руку в трусики, накрыв ладонью ее киску. Простой, но смелый ход, который вызвал у меня тяжелый стон с ее губ, сменившийся стоном с моих, когда я почувствовал ее жар и то, какая чертовски мокрая она была для меня. Это должно было быть похоже на ад, развязанный для ее души, когда ее тело противоречило всему, что она чувствовала. Ее похоть была сильнее ее боли. Ее потребность была сильнее ее разбитого сердца.

Одним движением руки я откинул ее голову в сторону и провел языком по шее, пробуя на вкус ее кожу и жаждая насыщения.

— Я буду честен с тобой, Мила. — Я потянулся вниз и легко просунул в нее палец. — Каждую ночь я лежал без сна и думал о том, как стать лучшим мужчиной… для тебя. — Мой палец двигался внутри и снаружи по ее влажному теплу. — Каждое решение, которое я принимал за последние несколько недель, я останавливал и думал: а как бы Мила хотела, чтобы я поступил? — Я приник к ее уху и провел языком по изгибу, ее попка сильнее прижалась ко мне. — Прошлой ночью я пытался поступить правильно. Я хотел быть менее эгоистичным. Но вот в чем дело, Мила. — Положив пальцы на ее челюсть, я рывком приблизил ее лицо к своему, пригвоздив свой взгляд к ее. — Я ненавидел это. — Нащупав большим пальцем ее клитор, я слегка надавил на него, и ее тело содрогнулось от прикосновения к моему. — Я ненавидел пытаться быть лучшим мужчиной. Ненавидел, что не поступил эгоистично, трахнув тебя через этот чертов туалетный столик, наблюдая за твоим выражением лица в разбитом зеркале. — Ее глаза закрылись, а рот сложился в идеальную букву "О", пока я нажимал на ее клитор ровными кругами. — И посмотри, к чему это привело, Мила. Посмотри, чем это закончилось.

Ее губы разошлись.

— Ты сделал мне больно.

— Я знаю. Но спроси себя вот о чем. — Я уперся членом в ее задницу. — Когда я причинил тебе больше всего боли? В тот день, когда я взял тебя, — я ввел в нее второй палец, и она застонала, — или прошлой ночью, когда я пытался быть лучшим мужчиной?

Ее бедра покачивались, и мне уже не нужно было двигать пальцами внутри нее, так как она начала трахать их по собственной воле.

— Я так и думал. — Я прижался губами к ее губам и поцеловал ее так, словно это было в последний раз. Как будто я никогда больше не смогу почувствовать ее вкус. Наши тела двигались как одно целое, и ей так чертовски хотелось потереться задницей о мой пульсирующий член. Мы оба рвались к краю, стремясь к разрядке. Ее стоны становились все громче, когда я все сильнее давил на этот чувствительный бутон, заставляя ее терять все запреты. — Понимаешь, Мила, — прошептал я ей в рот, — мне не нужно становиться лучшим мужчиной. Тебе просто нужно принять тот факт, что ты жаждешь во мне плохого, кайфуешь от того, что между нами все так хреново… и что ты влюбилась в дьявола.

— Остановись, — прошептала она.

— Ни за что.

— Остановись, пожалуйста. — Она взмолилась, задыхаясь, но все же потянулась вниз и затолкала мою руку глубже в свои трусики.

— Ты такая чертова противоречивость, Мила. Умоляешь о чем-то, а твое тело требует обратного.

— Это ты. Ты делаешь это со мной.

— И я никогда не остановлюсь. — Я крепче сжал ее челюсть. — Ты слышишь это, Мила? Я никогда. Блядь. Не остановлюсь.

По ее щеке скатилась свежая слеза, ее бедра все еще двигались, когда ее киска трахала мой палец, ее рука удерживала мою между ее ног… пока она не вытащила ее из трусиков рывком. Она развернулась, и я почувствовал ожог от ее ладони на своей щеке. Яростный треск от ее удара разрушил сексуальное напряжение.

Я прижал руку, которая две секунды назад была в ее трусиках, к своей обожженной коже, ощущая сладкий запах ее похоти, который задерживался на моих пальцах. Мой взгляд встретился с ее лицом, раскрасневшимся, с дикими глазами.

— Ты блядь гребаный мудак.

Я улыбнулся сквозь боль, застывшую на щеке.

— Рад, что мы