кивал.

– Кто-то поднялся, кто-то опустился вниз… Но старик мой никогда чести не терял.

Киваю.

– Важна суть человека – твоё отношение к другим, твои мысли…

– Чего завёлся-то так? – говорю. – Ну что с тобой! Впервые вижу, чтоб ты так от слов этого выродка заводился. Вспомни, кто ты, приятель – левый открытый! А говнюк у нас кто?

– Хукер[63]! – хором произнесли мы, и Питер повеселел.

Меня тоже слегка отпустило. Ведь если бы не Питер, в Роданфорде впору было бы предаться унынию. Игра, учёба, банальное завязывание галстука – я до сих пор свой ни разу не развязывал – короче говоря, действа, от которых у нас с вами оскомина, давались Питеру со щегольским лоском актёров немого кино.

Мне искренне жаль вас, потому что вы ни разу не бывали в душевой рядом с Питером. Его всякий поход на омовение торжественен, как Понтификальная петая месса. В душевой словно включается патефон, и по второму этажу нашего крыла льётся впечатляющее подражание голосу Энрико Карузо. Иногда мы слушаем баритон Тито Гобби, как правило, после ужина.

Однажды Тео листал учебник (такое случалось!), когда запела Мария Каллас. Тео прошёл к душевой и недовольно застучал кулаком по двери. Мария долго извинялась, но на смену ей ворвался драматический тенор Джованни Зенателло, затянув арию из «Мадам Баттерфляй». И это спровоцировало побоище. В тот раз, кстати, мы с Адамом только зубы чистили и даже пальцем никого не тронули, но Дарт в потасовке почему-то обвинил именно нас.

В столовой мы сели за наш стол, уставшие, предвкушая ещё долгий вечер по зубрёжке учебников. Экзамены – меньше чем через две недели, а мы занимались бог знает чем. Джо поел до прихода Тео с Гарри, с собой наверх он прихватил поднос для Робина. Адам жевал и параллельно читал об эпохе царей-этрусков.

Я стал думать, чем буду заниматься в летние каникулы. Ничего в голову не шло, потому как на другом конце стола хрюшка Мэтью громко и плотно заправлялся бобами и котлетой. Тут Тео с Гарри прошли мимо хрюши, толкнув его под локоть. Бедняга завопил, уколов вилкой нёбо.

– Господи, Мэтью, даже свиньи едят аккуратнее, – покачал головой Тео.

Они заняли места в другой части, куда только что прошёл Адам за водой.

Прошлым летом я думал стажироваться в сервисе по подгонке деталей для воздушных судов. Ещё меня дед учил различать пение птиц. Может, из меня какой орнитолог выйдет? Но мне в спорте привычнее. Я решил, что пока останусь жиголо.

Послышался звон разбившегося стекла. Адам вцепился Тео в глотку.

– Бычий член!

Мы вновь нырнули в потасовку, третью за сегодня. Адам был значительно слабее. Куда его черти дёрнули ввязаться! Хотя старину Питера эта возможность вмазать Тео ещё разок явно очаровывала. Мы валяли друг друга по обеденному столу, сметая яства и утварь.

– Немедленно прекратить!

Я швырком сбросил с себя отморозка Гарри и разогнулся в дюйме от возникшего Дарта. Адам лежал у скамьи, очки его разбились, и во лбу на глазах наших росла основательная шишка.

Дарт переводил суровый взгляд с одного на другого, вычисляя, кого привлечь к ответственности. Естественно, выбор пал на меня и Адама.

– За мной!

Радовало, что я успел поесть хоть немного.

– Что это было? – спросил я у Адама в коридоре, плетясь за Дартом.

– Скотская шутка.

– Шутка?

– Про Агату, – нехотя поделился Адам.

– Что он сказал?

Адам раздражённо выпустил выдох через ноздри. Он так и не ответил, но позже я сам всё узнал.

Тео на днях встретил Агату в «Рожке» во время обеда. Он подсел и рассказал ей, что русские аристократы, те, что эмигрировали в Англию и Францию, нынче из блюдец пьют кофе, а иногда даже пиво. Он якобы сам это видел. И в доказательство подсовывал листок календаря с пьющей чай из блюдца русской купчихой с картины Кустодиева[64]. Агата вроде бы не поверила, но потом сдалась и вылила кофе в блюдце, чем вызвала хохот у посетителей. Очевидно, Тео напомнил об этом Адаму, уточнив, что в России из блюдец пьют только прачки и дворники.

В коридорной мгле к стенам крепились литые чугунные бра, источавшие слабую желтизну. Над лестничным пролётом заходящее солнце бросало на пол тусклые краски сквозь большие рубиновые витражи. Всё это нагоняло тоску.

Я сделал глубокий выдох. Что на этот раз? Пересадить деревья в лесу? Дарт наверняка уже прокручивал и такой вариант в голове.

Глянув через плечо, он сказал:

– Вам нужен лёд, Карлсен.

– А вы к груди его прижмите, сэр, вашего сердца будет достаточно, – заметил я.

Дарт отвернулся.

Пройдя длинный мрачный коридор, мы оказались в небольшом и довольно узком кабинете.

– Садитесь.

Мы опустили задницы на облезлые стулья напротив стола у единственного окна. Дарт сел на своё место и обвёл нас тяжёлым взглядом. Нет, всё в этой комнате было против её хозяина. Стол куцый, стулья маленькие, помещение узкое, окно выходит на запад, а значит, до вечера сюда не заглядывает солнце.

Дарт открыл ящик и достал кипу писчей бумаги, разделил её на две части и с грохотом шлёпнул стопки перед нашими носами. Он вручил нам по вечному перу и издевательски спокойным тоном изрёк:

– Пишите – «Я больше никогда не нарушу порядок». Вперёд!

– И пока не раскаемся? – спросил я.

Дарт кротко улыбнулся:

– Пока страницы не кончатся. Беда в том, что вы и после этого не раскаетесь.

Я облизал нижнюю губу, уставившись на воронье лицо Дарта.

Адам, как фокусник, достал из кармана запасные очки.

– Господин Дарт, мы студенты, а вы обращаетесь с нами, как со школьниками.

– Только потому, господин Карлсен, что вы сами ведёте себя как школьники.

– У нас не будет времени на домашнее задание, – попытался увильнуть я.

– У вас до рассвета вся ночь, Гарфилд. Вы и не такое успевали. – Дарт вновь улыбнулся.

Ну, будь по-твоему, антихрист! Придёт и для тебя время отмщения!

Я взял перо и принялся выводить абсурдное утверждение раз за разом. Адам повременил, думая о чём-то. Шишка на лбу красовалась, как третий глаз.

Я портил пятый или шестой лист, когда в кабинет вошёл Кочински, взмокший, как после часового матча. Шмекенбехерские ходики с кукушкой поприветствовали проректора, звякнув половину девятого.

– Завтра, – сказал он, тяжело дыша. – Министр будет у нас завтра.

Дарт приподнялся.

– Как завтра?

– Прибудет к обеду. Пьеса! С чёртовой пьесой что?

Дарт сглотнул.

– Ничего не готово, сэр. Это невозможно…

– Собирай репетицию, Дарт! Всех, немедленно… Где Тео?

– Понятия не имею, – устало признался Дарт. – Милек, я хотел поговорить