— В Мошото нам повстречался летучий отряд, направляющийся в Сеара. Лейтенант расспрашивал об Апарисио. Он дошел даже до того, что грозил избить всех. Но проводник солдат узнал старого Мариньо и сказал лейтенанту: «Это — люди из Сеара, сеу лейтенант, можете отпустить их». Всю дорогу мы опасались перепалки кангасейро с солдатами, ведь Апарисио находился где-то поблизости.

Возчики разожгли костер, чтобы сварить на ужин сушеного мяса, и продолжали рассказывать:

— Солдаты трех штатов преследуют Апарисио. Ходят слухи, что младший брат кангасейро находится в Сеара с новым святым…

Позже один из возчиков, длинноволосый, белокурый парень, достал гитару и запел грустную катингу. Его приятный голос напомнил Бентиньо брата. Гитарист пел о далекой любви, и от чувствительных слов его песни на сердце становилось еще тяжелее. Вскоре подошел Жеронимо и заговорил с вожаком каравана. Вспомнили плантацию в Брежо, мастер стал расхваливать тамошние заливные луга, проточную воду, обхождение людей. Скупщики от ярмарки к ярмарке исходили весь сертан и обо всем знали. Рассчитавшись с Жеронимо за все, что закупили в фазенде, они ждали восхода солнца, чтобы спуститься с горы. Бентиньо с мастером ушли, за разговором они незаметно приблизились к дому Жеронимо. Его жена и дети сидели у порога и наслаждались ночной прохладой. Увидев гостя, Алисе, смутившись, спряталась за спину брата.

— Сынок, зайди выпить кофе, — пригласила старуха. — Угощение небогатое, но один рот не объест нас.

Бентиньо стал отказываться: он торопится домой, мать заждалась… она совсем одна…

— Это верно, как она только может оставаться в этой лесной глуши одна! — удивилась синья Анинья. — Нужно иметь смелость мужчины!

Уходя, Бентиньо посмотрел на Алисе, и ее черные глаза осветились счастьем. Сердце юноши опять ликовало, и снова хотелось жить. Но он знал, что это ненадолго. В доме его встретит синья Жозефина — мать кангасейро, и угаснет вспыхнувшая надежда начать жить, как все люди. Так оно и было; не успел Бентиньо ступить на порог дома, как старуха набросилась на него:

— Где ты пропадал? Я уже подумала, не ушел ли ты шататься по свету.

Он рассказал ей о Жеронимо и историях скупщиков, которые задержали его. Сели за стол. Мать ушла в себя и некоторое время молчала, потом заговорила:

— Тебя так и тянет в каатингу…

— Мать, — ответил он, — вы ошибаетесь. У меня не хватит на это смелости. Я не создан для такой жизни.

— Нет, сын мой, меня не обманешь. Апарисио распоряжается судьбами многих людей, как же устоять против его воли тебе, его брату? Я знаю, что твоя жизнь, как и жизнь Домисио, — в его руках. В тот день, когда он этого захочет, он уведет тебя, как увел Домисио. Так оно и будет. Погибнут все мои сыновья.

Бентиньо внимательно посмотрел на мать и увидел, как изменилось это некогда такое спокойное лицо. Взгляд, рот, голос — все стало иным. Раньше старуха много рассказывала ему о прежней своей жизни, о своих страданиях. Это была жалоба, тоска раненого сердца, но в ее голосе звучали нежность, материнская отзывчивость. Теперь, когда она говорила, она становилась колючей, как репей. Мать, любимая, многострадальная, бежавшая с ним из Педра голодная, с израненными о камни ногами, теперь смотрела на него с ненавистью. Чем он провинился, чем вызвал у нее такое отвращение? Он ведь жертвует для нее жизнью, обрекает себя на одиночество, а мог ведь остаться с сестрой священника и уйти навсегда из сертана. Но он сделал все, чтобы быть вместе со своей несчастной семьей, жить в Аратикуме, страдать вместе с ней. И вот теперь он здесь и ничуть не раскаивается. Только уж очень тяжело видеть отчуждение матери. Она возмутилась против Апарисио, грозы сертана, это еще можно понять, но почему она ненавидит его, хотя он живет только для матери?!

Он вышел из-за стола и сел у порога. Луна заливала кустарники молочным светом. Все живое подавало свой голос в пугающей тишине. Старуха осталась в доме. Он вспомнил Алисе, и словно нежная рука коснулась его горячего лба. «Какие у нее черные глаза, а ангельская улыбка, головка, повязанная красным шарфом! Красавица из домика у дороги».

Попреки матери изматывали Бентиньо, лишали его сил. Голоса ночи, простор освещенного луной мира вносили покой в его душу.

И вдруг раздался крик — это звала его мать. Он вбежал в дом и, увидев ее лицо, испугался.

— Сын, ты что-то скрываешь от меня!

Бентиньо, готовый на все, хотел поведать ей свою сердечную муку, но старуха не стала его слушать:

— Делай, как знаешь, уходи к брату, в твоих жилах течет та же кровь, что у тех дьяволов. Я останусь одна и буду нести свой крест до конца! — И она громко, неистово зарыдала. Казалось, что она старается выплакать все, что наболело на душе, и не может.

X

С этой ночи между матерью и сыном легла пропасть, и с каждым днем она становилась все глубже. Бентиньо изо всех сил старался вернуть доверие матери. Вначале он еще надеялся, что со временем синья Жозефина смягчится. Но теперь об этом нечего было и думать. Когда он бывал дома, она молчала. Если их глаза случайно встречались, старуха спешила отвести свой взгляд. Бентиньо считал свою жизнь загубленной и, если бы не его любовь к Алисе, дошел бы до отчаяния и предпочел бы смерть этой вечной муке. Глубокой ночью он слышал шепот Жозефины, и ему казалось, что она с кем-то разговаривает. Рано утром он наспех выпивал приготовленный матерью кофе и уходил, благодаря бога за то, что наконец избавился от убийственного одиночества. Всю дорогу он бежал, И чем ближе был к заветному дому, тем сильнее билось его сердце. Алисе и синья Анинья работали на участке. Он останавливался, обменивался парой слов, выслушивал жалобы синьи Аниньи. Мастер был уже на работе; Бентиньо хотелось подольше побыть возле любимой, но девушка молчала, а он никак не мог найти слов, чтобы поддержать разговор. «Как она хороша!»

Перед глазами ее спокойная ангельская улыбка. Теперь он снова слышал пение птиц, замечал прелесть цветов. Все представлялось ему прекрасным, светлым, ласкающим взор, благоуханным. Алисе была рядом, и он верил, что она станет его женой. Все муки и сомнения брата кангасейро казались ему в этот момент кошмарным сном.

Терто после исчезновения брата уже не вел с Бентиньо задушевных разговоров. Метис ничем не интересовался и только жадно прислушивался к