— Это какая же тварь оставила здесь такой след, хотел бы я знать, — хмуро отозвался Гэндальф, — вернее, не хотел бы.

Гэдж осторожно резанул кинжалом пару «нитей»: попав под лезвие, тугие сырые волокна лопнули и скукожились, повисли под потолком зловонными рваными лохмотьями. Орк оглянулся на Гэндальфа, ожидая от мага хоть какого-то объяснения, но волшебник молчал; если он и сделал из увиденного какие-то выводы, то делиться ими со спутником определенно не торопился. Не хотел меня напугать? — мрачно спросил себя орк. Щадил мою хрупкую неокрепшую психику? Опасался вызвать новый приступ паники? Поздно; видит Творец, я и без того уже достаточно напуган.

Света в конце тоннеля и впрямь не предвиделось. Коридор теперь ощутимо тянулся вниз, и в стороны то и дело ответвлялись боковые ходы — или, скорее, не ходы, а отнорки или лазы, беспорядочно пробуравленные в стенах, как дырки в сыре: их черные кривые пасти темнели то у поверхности пола, то посередине стены, то высоко вверху, почти под самым потолком. Во многих местах на стенах поблескивали пятна буроватой слизи, а со сводов свисали потеки подсыхающего «студня»; от резкого запаха болота и чего-то сладковато-едкого, похожего на тошнотворный дух созревающего сыра, начинала кружиться голова, и ноги становились чужими, тяжелыми, словно набитыми мокрым песком — приходилось волочить их за собой с усилием, как постылый балласт. Потом в пятно света попало нечто совсем уж загадочное: множество гладких, грязновато-серых шаров размером с добрую тыкву, которые плотно лепились друг к другу, занимая поверхность пола и часть соседней стены по левую руку, оставляя справа лишь узкую труднопроходимую тропку. Шары были чуть неправильной, удлиненной формы, каждый — с мутноватым пятном в центре, залитые с ве́рхом плотной студнеобразной массой. На что-то это диковинное образование было похоже, на что-то очень знакомое из той, давней, наземной жизни, но Гэдж никак не мог вспомнить, на что именно…

— Какие забавные штуки, а? — Орка опять против воли разбирал нервный смех: он был уверен, что эти странные шаровидные формы таят в себе нечто неописуемо жуткое и опасное, и это обстоятельство вызывало у него необъяснимый припадок лихорадочного веселья. — Что это, по-твоему, за невидаль, а?

Волшебник несколько секунд молчал, прежде чем ответить. На щенячий восторг спутника он внимания не обращал (или делал вид, что не обращает), наконец неохотно разжал губы:

— Тебе, конечно, приходилось видеть лягушачью икру, Гэдж?

— Лягушачью икру? — Так вот что́ напоминала Гэджу эта причудливая желеподобная масса! — Ты думаешь, это… кладка, что ли?

Его будто ударили обухом по затылку…

Он вдруг увидел себя со стороны: только что он корчился от дурацкого смеха, а сейчас стоит, жалко раззявив рот, готовый постыдно завопить от страха, пораженный, как громом, неожиданным открытием наповал. Он пригляделся к мутному пятну в центре ближайшего шара-яйца, и нашел некоторое определенное сходство с крохотным, съежившимся, поджавшим ножки к брюшку паучком. Разом вспомнилась тварь, напавшая на него на краю болот: вздутое щетинистое брюхо, невнятная морда, пучок неряшливо торчащих щупалец…

«Гуулы». Логово «гуулов» — вот куда они забрели!

Радбуг пытался предупредить его о том, что в подземном ходе «неладно», но знал ли сам Радбуг о том, что ход ведет прямехонько в «колыбель» этих болотных тварей? «Не ходи туда. Тебе лучше вернуться…»

Гэдж со стоном привалился спиной к стене. Ему стало нехорошо.

— Нам… не стоило сюда идти, — через силу прохрипел он; слова, вязкие и бессильные, выдавливались сквозь зубы неохотно, как чересчур густое стекло. — Здесь опасно… надо вернуться!

— Поздно, — равнодушным, невыразительным тоном откликнулся волшебник. — Наверное, в Башне уже известно, каким путем мы ушли… Для меня, во всяком случае, обратной дороги нет.

— Ты знаешь, что это за место?

— Догадываюсь, Гэдж.

— Нам отсюда не выбраться! Ни за что, никогда!..

Колени его подогнулись.

Он не знал, что́ заставило его произнести последние слова, но на него вдруг глыбой обрушилось отчаяние — неодолимое, беспросветное; и опустились ниже глухие осклизлые стены тоннеля, и надвинулись тяжело, страшно, и облепили Гэджа мокрой глиной, и загустели вокруг него липкой тьмой, сдавили грудь, забились в горло и в нос, не позволяя сбросить их с себя, выпрямиться, вздохнуть. Какая-то обессиливающая, необъяснимая усталость навалилась на него, безучастность, безразличие ко всему — да пропади оно все к лешему, сказал он себе. Ноги вконец отказались ему служить, и он со стоном сполз по стене, скорчился на грязном полу — и не мог встать, не мог поднять головы, не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, не мог больше ни о чем думать, тревожиться, волноваться — хотелось одного: лечь и обо всем забыть… ничего не видеть, не слышать… отдаться на милость Творца… закрыть глаза… заснуть… умереть…

— Гэдж, — негромко позвал из темноты Гэндальф; голос его был чуть слышен, едва перекрывая осторожное потрескивание смоляного факела. — Расскажи мне о Фангорне, Гэдж. Сейчас.

Орк судорожно мотнул головой. Вот оно, началось, мельком подумал он: Гэндальф сошел с ума…

— Я… не могу, — он тяжело, со всхлипом втянул в легкие воздух; в его пересохшем рту совсем не осталось слюны, и, сглотнув, он ощутил лишь беспомощные колючие спазмы, остро сжимающие гортань. — В горле пересохло…

Волшебник, опираясь рукой о стену, пристально, не моргая, смотрел на него.

— Расскажи о том, Гэдж, — негромко произнес он, — как шумит под ветром листва старого леса, поют птицы, и солнечные лучи пронизывают лесной сумрак подобно светящимся столпам… Расскажи о криках чаек на берегу Андуина. О солнечном летнем дне. Вспомни, как волны набегают на берег, и как шумит ветер в кронах сосен, и как прекрасен закат над скалистыми вершинами Туманных гор…

— Не могу, — Гэдж закрыл лицо руками. — Я не могу этого вспомнить, не могу! Ничего этого… нет!

— Посмотри на меня, — велел Гэндальф.

Медленно, словно преодолевая невидимое сопротивление, орк поднял голову и встретился с волшебником взглядом… Посмотрел магу в глаза — измученные, ввалившиеся, озаренные изнутри ясным ровным сиянием: так грязный, покореженный, нещадно битый жизнью светильник хранит в себе частицу яркого и чистого, всепобеждающего огня — неугасимого огня веры, жизнелюбия и надежды.

— Гэдж, — хрипло произнес Гэндальф, — мы забрели в дурное, очень дурное место — это правда. Здесь — вотчина холодного Мрака, настоящее логово Тьмы, средоточие древнего первозданного Зла… я пока еще стараюсь сдерживать его натиск, не позволить ему окончательно раздавить нас, убить в нас стремление к жизни, но сил у меня не так уж и много… Мы погибнем, если ты мне не поможешь, дружище. Мне необходима твоя поддержка, Гэдж, твое твердое теплое