Шрифт:
Закладка:
Рядом что-то ослепительно вспыхнуло.
— Пошла вон, гадина! — негромко сказал Гэндальф.
Волшебник подоспел вовремя, в его руках дрожало и билось яркое белое пламя, обретая форму сферы; мерцающий шар стремительно вырос, налился мощью, достиг размеров хорошей тыквы: опасный, пылающий холодным огнем серебристый шар. Хозяйка отпрянула, шарахнулась в сторону, подтянула свои отростки, но с добычей все же не расставалась; тварь, казалось, раздумывала, не зная, что делать — напасть или отступить, — её жуткая безглазая морда съежилась, как-то втянулась внутрь себя, словно желая отодвинуться от серебристого шара как можно дальше. Щупальца пришли в хаотичное, беспорядочное движение, сплетаясь, точно клубок разъяренных змей — и плененную ногу Гэджа сдавило точно в стальных тисках… Огонь в руке волшебника засиял ослепительно, как звезда, и Гэдж с отчаянным хрипом полоснул по щупальцу кинжалом — изо всех сил, раз, другой, третий! — и его наконец отпустило; он повалился навзничь, слепой и глухой от боли и пережитого ужаса, не ведая, что станется с отвратительной тварью, да и не желая о том ведать…
— Убирайся в Удун, где тебе место! — Голос Гэндальфа звучал властно и твердо, но лицо было страшно искажено — или просто казалось таким в свете яростного волшебного пламени? Он вскинул руку — и серебристый огонь хлынул на Хозяйку, мгновенно охватив её всю, от головы до кончиков вышедших из повиновения щупалец. Еще мгновение она стояла, застыв на месте — чудовищный невообразимый факел — а затем, обезумев, метнулась прочь, бросаясь из стороны в сторону, судорожно взбрасывая извивающиеся щупальца, поджигая свисавшие с потолка стеклянистые потеки «студня». Волокнистые, ещё влажные, они вроде бы не должны были гореть, но горели, пожираемые неугасимым волшебным огнём, причудливо скручиваясь, извиваясь в серебристом сиянии, будто клубки издыхающих змей, и при этом почти не давая дыма. Еще минута, другая — и в тоннеле не осталось никого и ничего, лишь сизые обугленные остатки студенистых «клякс» жалко пятнали стены, осыпаясь на пол серыми хлопьями пепла… Гэндальф пошатнулся и устало привалился плечом к стене.
— Гэдж! — позвал он. — Ты как?
Никак, вяло подумал орк.
Преодолевая головокружение, он медленно приподнялся и сел, подтянув колени к животу. Судорожно глотнул. Открыл рот — и понял, что не сможет издать ни звука, голос попросту отказывался ему повиноваться. Да и слов не было — никаких, даже самых дурацких.
— Все… в п-п… порядке, — выдавил он наконец шепотом и через силу. Наверное, надо было улыбнуться в ответ и сказать что-нибудь бодрое, легкое, остроумное, как-нибудь непринужденно пошутить (Великий Творец, ну помоги мне родить что-нибудь бодрое и остроумное, вот прямо сейчас!), но его бестолковый язык будто присох к нёбу, а Творец, как обычно, был глух к просьбам презренных смертных… Волшебник подошел к нему, прихрамывая, держась рукой на стену, схватил Гэджа за плечо, торопливо осмотрел с головы до ног, на секунду задержался взглядом на подрагивающем на полу отрубленном щупальце.
— Слава Эру́, ты, кажется, цел… — Он тяжело переводил дух, потирая ладонью ушибленное плечо. — Я уж испугался, что эта красотка тебя задушит… надо признать, мы ещё дешево отделались…
— Что… это за тварь? — пробормотал Гэдж; голос его наконец пришел к повиновению, но по-прежнему постыдно дрожал и срывался до хрипоты. — Откуда она… здесь?
Гэндальф покачал головой.
— Не знаю. Глубины Удуна порой могут рождать самых невообразимых чудовищ… Нет, это не Саурон её прикормил — думаю, она уже давно была здесь, спала в недрах земли, погруженная в забытье, и приход Саурона лишь пробудил её ото сна. Это… частица очень древней магии, мрачной и первозданной, и я… мне… в общем, мне немало сил потребовалось на то, чтобы её прогнать. Но уж если в Башне до сих пор питали какие-то сомнения касательно избранного нами пути, то теперь их, конечно, не осталось совсем.
Гэдж всхлипнул. Огромное, толщиной с руку, пусть и отсечённое щупальце до сих пор крепко сжимало его ногу, и орк, сдерживая дрожь, закусив рукав куртки, чтобы подавить рвотные позывы, долго, целую вечность рубил его кинжалом, рассекая на части. Даже сейчас, стоило прикоснуться к мясистым буроватым присоскам лезвием ножа, они начинали конвульсивно сокращаться, сжимаясь и разжимаясь, точно разинутые в беззвучном крике немые рты, — а на коже потом долго, напоминая о силе их хватки, сохранялся ряд огромных синяков, будто следы от ударов увесистого круглого молотка.
— Радбуг… Радбуг говорил мне, — глухо пробормотал Гэдж, — что глупо считать жизнь законченной, пока ты не попал в лапы к Мёрду.
Гэндальф возился где-то во мраке с огнивом и трутом, пытаясь запалить запасной — последний — факел прежде, чем окончательно погаснет дотлевающая головешка.
— Он безусловно прав, этот твой Радбуг. А я еще и слыхивал пару раз пословицу о том, что дорогу осилит идущий… Но нам придется беречь свет, я сейчас магией и свечку не смогу зажечь…
— Мы выберемся отсюда, как по-твоему?
— Выберемся, Гэдж.
— А, — орк запнулся, оглянулся назад, в глубину темного тоннеля, — ну… эта? Ты уверен, она больше не вернется?
— Уверен. — Факел в руках волшебника наконец вспыхнул, разогнал по углам назойливый мрак. — Она сгорела в пламени чистого света, как и, надеюсь, её гнездо.
— А если она тут не одна?
— Что ж, может, и не одна. И где-то в этом лабиринте наверняка припрятаны и другие кладки, но нам о них, слава Творцу, ничего не известно… Ты сможешь идти?
— Кажется, да, — прохрипел Гэдж; раненная нога болела, но, по крайней мере, служить не отказывалась. Наступать на неё было неприятно, но вполне терпимо.
— Тогда пойдем.
Дальнейшее сохранилось в памяти орка неясно: куцыми бесформенными обрывками, как дурной сон.
Откуда-то из глубины подземелья тянуло кислой вонючей гарью… Темный, длинный, как утроба земляного червя, узкий коридор казался бесконечным. «Нас проглотили, — мрачно размышлял орк, — а теперь медленно переваривают… и мы будем плестись по этой вонючей кишке до тех пор, пока не вывалимся на другом конце комочком дерьма… да и вывалимся
