Шрифт:
Закладка:
Пожалуй, самым важным и, безусловно, самым впечатляющим внешнеполитическим достижением президентства Ричарда Никсона — а многие забывают, что у него были какие-либо достижения, — была разрядка напряженности с Китаем. В XXI в. нам трудно представить все те колоссальные политические, моральные и стратегические компромиссы, на которые пришлось пойти американской администрации, чтобы установить прагматичный мир с режимом, который почти четверть века рассматривался консерваторами как колыбель зла: «потеря Китая» была историческим унижением, нанесенным Мао Цзэдуном Соединенным Штатам. Выступив инициаторами наведения мостов с Пекином, поначалу через посредничество восточноевропейцев, Никсон и Киссинджер преследовали две цели: во-первых, начать диалог, который усугубил бы раскол в коммунистическом лагере и привел к изоляции СССР; во-вторых, что гораздо важнее, ускорить достижение мирного урегулирования во Вьетнаме. Администрация Никсона по-прежнему считала, что без китайской и советской поддержки Ханой будет неспособен вести войну на Юге.
В какой-то мере они, разумеется, были правы. Однако они недооценивали всю величину идеологического давления, под которым находилась Москва и которое заставляло ее продолжать поддержку Северного Вьетнама. Если бы СССР оставил без помощи героических революционеров Ле Зуана в то время, как те ведут кровопролитную борьбу с американскими империалистами, его авторитет был бы непоправимо подорван в глазах всего социалистического мира, чего Москва никак не могла допустить. Сам Киссинджер к тому времени максимально снизил порог приемлемого для США мирного соглашения. По дороге в Пекин на первую секретную встречу с премьером Чжоу Эньлаем в июле 1971 г., он написал в своем блокноте: «Мы хотим пристойной паузы». Это означало, что американцы должны иметь возможность достойно уйти из Южного Вьетнама, прежде чем тот падет в руки коммунистов. Киссинджер повторил то же самое на второй, уже официальной встрече в Пекине в октябре, известие о которой ошеломило весь мир и вызвало приступ острой тревоги в Ханое. С этого момента вьетнамцы, как северяне, так и южане, были вынуждены столкнуться с новой реальностью: отныне правительства США и Китая были куда больше озабочены развитием двусторонних отношений своих огромных держав, нежели судьбой Ханоя или Сайгона. Это не принесло во Вьетнам немедленного мира, но стало решающим фактором в окружавших его дипломатических процессах.
В октябре 1971 г. в Южном Вьетнаме состоялись президентские выборы, на которых, к вящему смущению Вашингтона и на посмешище всему миру, баллотировался и победил единственный кандидат — Нгуен Ван Тхиеу: оба его соперника, вице-президент Ки и Большой Минь, сняли свои кандидатуры. Эти, как оказалось, последние в непродолжительной истории страны президентские выборы окончательно похоронили все попытки представить войну как крестовый поход за демократию. Но принимающие решения лица в Вашингтоне упрямо отказывались признавать полное поражение США во Вьетнаме. Как устало заметил Нил Шиэн, «эти люди никак не могли осознать, что проиграли»[1210]. Перед отлетом в Сайгон новый глава резидентуры ЦРУ Том Полгар сказал Мелвину Лэйрду, что беспокоится о безопасности своей семьи. «О, не волнуйтесь, — ответил ему министр обороны. — Наш контингент будет оставаться во Вьетнаме еще лет 30, как в Германии»[1211]. Однако вывод американских войск все больше напоминал лавину, которую невозможно было остановить, как и пагубные последствия их ухода. Когда 173-я воздушно-десантная бригада покинула провинцию Биньдинь, все усилия по принуждению к миру рухнули, и коммунисты быстро установили там свой контроль. В июле Вьетнам покинул Билл Колби, главный архитектор программы принуждения к миру CORDS и программы «Феникс». К концу года, хотя на ТВД все еще оставались 175 000 американских военнослужащих, большинство из них выполняли вспомогательные функции: из двух оставшихся боевых дивизий США одна была переведена в резерв.
Даже в дисциплинированном австралийском контингенте началось некоторое брожение умов; в последние недели своего пребывания во Вьетнаме в конце 1971 г. лейтенант Роб Франклин пришел к выводу: «Кажется, с меня хватит». Он испытывал глубокое уважение к коммунистам, которые были «действительно крутыми солдатами», и очень не хотел погибнуть на излете войны[1212]. «Они называли эту стратегию „искать и уничтожать“, но я бы назвал ее „искать и избегать“. Все понимали, что вся эта история подходит к концу». Как-то стрелковый взвод под командованием Франклина наткнулся на каучуковой плантации на нескольких вьетконговцев и начал их преследовать. Когда стало смеркаться, Франклин подал своим людям сигнал остановиться. Его сержант Артур Фрэнсис спросил: «Почему остановились, босс?» — «Франгер, — ответил ему лейтенант, — эти парни так стараются. Давай их отпустим. А сами вернемся домой».
Многие военные историки рассматривают все то, что происходило после Тетского наступления 1968 г., как завершающий этап войны, поскольку с этого момента уход американцев был предопределен и, как следствие, судьба Южного Вьетнама была предрешена. В какой-то мере это действительно так, однако же это не отменяет уродливо-абсурдной реальности: 1972 г. ознаменовался крупнейшими битвами за все время этого конфликта — общевойсковыми баталиями, своими масштабами и интенсивностью затмевавшими любые сражения 1968 г., с массивными потерями с обеих сторон. В этом же году состоялись исторические саммиты между США, Китаем и СССР, переговоры в Париже после многолетнего тупика начали медленно продвигаться к достижению договоренностей, а Ричард Никсон обеспечил себе переизбрание на второй срок.
Когда Ле Зуану требовалось серьезно поразмышлять, он удалялся либо в курортный городок Дошон на побережье Тонкинского залива, либо в ханойскую гостиницу «Куангба». Осенью 1971 г. он провел много времени там и там, обдумывая амбициозный план: предпринять широкомасштабное наступление на Юге силами ВНА в манере классической, а не партизанской войны, чтобы наглядно показать всему миру провал вьетнамизации. Он отклонил возражения некоторых членов Политбюро, которые считали, что удары американской авиации могут свести на нет эти усилия. Неумолимый, как всегда, Ле Зуан был убежден, что его страна вступила в волевое противостояние с Америкой и выставление напоказ слабости сайгонского режима значительно усилит положение Ханоя и, возможно, даже ускорит падение режима Тхиеу. Его мало заботило то обстоятельство, что он собирается отправить на смерть десятки тысяч своих людей в то время, когда США уже объявили об уходе и начали вывод войск. Если американское руководство часто обвиняли в бесчеловечности, то руководство Северного Вьетнама мало уступало ему в этом.
Поскольку скрыть подготовку к наступлению десяти дивизий — наступательная операция на северном фронте получила кодовое название «Нгуен Хюэ» в честь вьетнамского правителя XVIII в., одержавшего победу над китайцами, — было невозможно, американцы получали непривычное обилие предупредительных сигналов. После брифинга 22 декабря 1971 г. Крейтон Абрамс задумчиво подытожил: «Противник явно что-то затевает. Очень много сигналов… И моему чутью это не нравится»[1213]. На совещании десять дней спустя он сказал: «Нам неизвестно, когда и где именно… Единственное можно сказать наверняка, что они намереваются, когда настанет подходящий момент… задействовать всю эту чертову массу» концентрируемых у границы регулярных формирований ВНА[1214]. 20 января 1972 г. представитель разведки доложил на совещании в КОВПВ: «Нет никаких сомнений в том, что готовится крупная кампания. Основной удар ожидается на Центральном нагорье и на севере в провинции Куангчи»[1215]. Два дня спустя он добавил: «Впервые после 1965 г. мы сталкиваемся с ситуацией, когда крупное наступление должно быть отражено главным образом южновьетнамскими силами»[1216]. «Ни у кого не будет ресурсов, которые ему бы хотелось иметь в своем распоряжении», — закончил он, чем вызвал взрыв ироничного мрачного смеха среди присутствующих высших офицеров.
