себя в нем, отождествляясь с ним, даст символ (152).

5. Символ и смысл. Символ есть некий смысл, или его определенная структура (196).

6. Символ и идея. Только символ есть точная и точеная идея, несмотря на присутствие иррациональных глубин сущности и благодаря им (163).

7. Символ и интеллигенция. Символ, интеллигентно модифицированный, есть миф (128). Ясно, что чувство соответствует символическому моменту сущности и есть интеллигентная модификация символической стихии имени. Вот почему в некоторых эстетических теориях современности теория «выражения» совпадает с теорией «чистого чувства» (120 – 121); диалектически ясно, почему чувство есть интеллигенция символа, как бы видимый извнутри символ, и почему символ есть необходимая внешняя сторона чувства, если уже становится вопрос о внешнем проявлении чувства (121); интеллигентно модифицируется также и символический момент сущности, превращаясь в живую речь, в слово, воплощенное или долженствующее воплотиться. Символ становится живым существом, действующим, говорящим, проявляющим себя во вне. Я бы назвал это демиургийным моментом имени, ибо в нем залог и основа всех возможных творческих актов мысли, воли и чувства триадной сущности (118 – 119).

8. Символ и меон. Меон имеет столько же типов, сколько имеется в диалектике категорий; есть меон эйдетический (эйдетический в узком смысле, схемный, морфный, символический), логосовый (в смысле логоса эйдоса, логоса схемы, логоса морфе, логоса символа), символический (в смысле символа эйдоса, символа схемы, символа морфе, символа логоса и символа самого символа) (219 – 220); символический тип меона, приводящий к различению символа как потенции, как энергии и как эйдоса (161). Предполагая чувственное инобытие и чувственно-алогическое становление, символ требует преодоления этой инобытийной сферы, ибо он есть, как чистая смысловая картинность, все же нечто устойчиво-раздельное и четко-очерченное (127). Можно воплощать эйдос не методологически-инструментально-логически и не картинно-осмысленно, но выразительно, изваянно-эйдетически, со всеми теми моментами наполнения и живописи, которые присущи эйдосу, когда он начинает соотноситься с вне-эйдетическим меоном и становиться символом (224 – 225).

9. «Как символ». Стиль есть, след<овательно>, логос и эйдос эйдоса, данного как символ в условиях дальнейшей воплощенности этого последнего в инобытии. Это – стилистический момент имени (153); алогически становящееся число, или время, дается тут как выражаемое и, след<овательно>, как символ (220).

10. Символ и имя. Имя, слово есть символически-смысловая умно-символическая энергия сущности (173).

11. Символическое конструирование. Возможно еще энергийное, или эйдетически-выраженное, символическое конструирование эйдоса, равно как и чисто софийное конструирование эйдоса, и даже чисто меональное (224).

12. Символ и языковая сфера. а) Язык есть предметное обстояние бытия, и обстояние – смысловое, точнее – выразительное, а еще точнее – символическое. Всякий символ – есть языковое явление (114); мы теперь говорим о символе не в порядке эйдоса, но – в порядке логоса. Что тогда сделается с символом, что сделается с языковой сферой, в которой мы находимся сейчас силою символа? Ясно, что логос, не признающий эйдетической воззрительности и расслаивающий цельную картину на ее категориальные и иные скрепы, и в языке приведет к фиксации тех необходимых и первоначальных категорий, из совокупного и цельного созерцания которых создавался эйдос и художественный эйдос. Логос эйдоса приводит к фиксации его составных категориальных моментов без объединения в воззрительную цельность. Логос символа приводит также к фиксации этих же моментов в эйдосе, без воззрительности, с необходимым (для символа) воплощением их в инобытии… Там мы имели художественную стихию языка, здесь – грамматически – предметную. Именно здесь, а не где-нибудь в другом месте, мы начинаем говорить о таких категориях, как «отношение», «действие», «качество», «число» и т.д. – в их применении к языку… Если символ мы будем понимать специально как выражение актов познавательных, волевых и чувствующих, то в языке это отразится также специфическими формами, и это будет то, что имеется в виду, когда говорят о риторическом строе языка (151).

б) Символическое единство слова. Все указанные типы семемы суть типы фонетического, или, вернее, внешне-словесного характера. В них совпадает значение и звук – так, что звук носит не-звуковое значение. Звук, фонема, тут есть поэтому символ (симболон) не-звукового значения. И значит, все эти типы семемы можно обобщить в один – символический – слой семемы и, след<овательно>, слова, а их единство в одном едином слове можно обозначить как символическое единство семемы вообще, или первое символическое единство слова (59). В первом символическом единстве семемы мы имеем «так-то и так-то» определенную и сформированную семему. Это «так-то и так-то» предполагает некую высшую общность, без которой не было бы и этих «так-то и так-то» семемы. Это – полное и общее символическое единство семемы, или второе символическое единство слова (60).

13. Символ и наука. Музыкальная эстетика как наука о символическом меоне (220); выделяя из всех дисциплин специально дисциплину об эйдосе в узком смысле, мы получаем общую логику с основными отделами – диалектической, ноэтической, символической и аноэтической логикой (219); символическое, или выразительное, множество (213); символически-мифологическая логика; символически-схематологическая и аноэтическая математика (219); символический логос (221).

синтез

Диалектика есть и абсолютный эмпиризм, и абсолютный рационализм, и истину ее вы поймете именно тогда, когда возьмете эти два противоречивых утверждения синтетически, как нечто одно. В этом и только в этом и заключается жизненность диалектики (50). Мы принимаем сразу и тезис, и антитезис каждой антиномии и объединяем их в живом синтезе второго определения сущности, а именно определения в абсолютном меоне (166).

система (систематика)

1. Всякая разумная человеческая личность, независимо от философских систем, имеет какое-то общение с каким-то реальным для нее миром (202). Не будем удивляться столь сложно развитой логической системе, наблюденной нами в имени, или слове (172). Проанализировать слово до конца, значит вскрыть всю систему категорий, которой работает человеческий ум (173); философская система в целом должна быть не чем иным, как философией имени (176).

2. Онтологии нет как особой науки, наряду с мифологией или диалектикой. Это все разные конструкции онтологической системы (223).

3. Система логического сознания (219). Детальное обсуждение антиномий может входить в задачи лишь специального изложения системы логики (154). Мы должны дать эйдосы зримого нами бытия в их системе (206); система возможных типов конструкций (225); система силлогизмов (216); теория науки