— Что вам угодно? — обратился Адриан к кому-то, возникшему у входа в беседку.

— Ваше величество, графиня Сибил Нортвуд разыскивает дочь. Сообщить ей, что юная леди занята?

— Проводите леди Глорию к матери. К сожалению, миледи, я больше не располагаю временем для беседы.

— Ваше величество, — пересохшими губами выдавила Мира прежде, чем поклониться и уйти.

* * *

— Ты все открыла ему?! — напустилась на нее графиня, едва оставшись наедине. — Я же велела!..

— Нет, миледи. Вы правы, миледи. Только после суда над убийцей следует раскрыть наш обман — так мы избежим любых обвинений.

— Тогда о чем вы говорили?

Да, о чем мы говорили? Хороший вопрос, Минерва. Попробуй ответить! Сперва я напросилась на партию в стратемы и выиграла у императора. Потом засыпала его бестактными расспросами, и владыка был так поразительно добр, что не вышвырнул меня прочь, а терпеливо на все ответил. Потом он задал мне единственный вопрос, а я проглотила язык… Ах да, леди Сибил, еще кое-что. Император ни капли не доверяет вам. Пригласив на чаепитие, он хотел присмотреться и испытать вас, а вовсе не просить совета. Он считает, что вы, как и Ориджины, и другие великие лорды, готовы поднять мятеж из-за рельсовых дорог. Ну-ка, Минерва, что из этого ты готова поведать графине?..

— Мы говорили о реформах и рельсовых стройках, миледи.

Графиня выпучила глаза:

— Адриан спрашивал твоего мнения?!

— Скорее, миледи, через меня он интересовался вашим мнением.

— И что же ты ответила?

— Что Север предан императору и выполнит любую его волю.

— Хорошо. Однако лучше бы ты не ручалась за весь Север, а ограничилась Нортвудом.

— Да, миледи.

— Хотя… пожалуй, ты поступила правильно. Скажи ты иначе, владыка решил бы, что мы пытаемся очернить Ориджинов.

— Так я и рассудила, миледи.

— Умничка.

Внезапно Мира поняла, что Адриан не без умысла откровенничал с нею. Слова владыки содержали намек — его не так уж сложно распознать теперь, когда лукавые карие глаза не путают девушке все мысли. И намек, очевидно, предназначался не Мире. Она должна передать его по адресу — на это рассчитывал Адриан.

— Миледи, император сказал кое-что важное.

— Да?..

— Он думает, что никто не посягает на престол. Убийства наследников — это не истребление конкурентов, а предупреждение самому императору.

Мира сделала паузу, глядя в лицо леди Сибил. Она хорошо, весьма хорошо знала, как графиня выражает искреннее удивление: изгибаются брови, губы приоткрываются, правая рука поворачивается вверх ладонью. …Да, в точности как сейчас.

— Предупреждение?..

— Верно, миледи. Убийца — один из великих лордов. Он желает, чтобы император отказался от рельсовых строек. Злодей сперва перебил наследников, но если реформы не остановятся, то придет черед и самого владыки. Адриан сказал, что не отступится даже под угрозой смерти.

— Не отступится, — кивнула графиня. — Адриан — чертовски сильный человек, великий государь. На чаепитии я очень удивилась, когда он спросил — пускай наполовину в шутку — не считаю ли я, что Северу не нужны рельсовые дороги.

— Что же вы ответили, миледи?

— То, что думала. Рельсы мне не по душе, как и большинству лордов. Но правитель должен руководствоваться лишь собственною волей. Дело вассалов — исполнять волю сюзерена, а не навязывать свою. — Леди Сибил нахмурилась и добавила с досадою: — Похоже, тогда я прошла проверку, хоть и не заметила ее. Вечные проверки…

Мире стало совестно от того, что так пристально высматривала удивление на лице графини. Неужели ожидала чего-то иного? Неужели хоть на миг заподозрила в убийстве женщину, заменившую ей мать?

— Вы так добры ко мне, миледи, — она осторожно тронула ладонь графини. — Простите, что я редко говорю слова благодарности.

— Пустое, дорогая. Но мне приятно. Ты скупа на чувства, как и все первородные. Не всегда это к лучшему.

Слова засели в голове у Миры. Карета везла женщин в верхний город, карабкаясь Цитадельным спуском, показалась уже и башня над особняком графини, а Мира все не могла выбросить из мыслей: скупа на чувства, не всегда это к лучшему. Не всегда. Не сегодня. Почему я не ответила Адриану? «Вы действительно так волнуетесь за меня?..» Мне следовало ответить.

Возможно, это была очередная проверка. Все проверяют друг друга, и я сама не лучше. Возможно, насмешка. Возможно, моя наивность развеселила бы его, и я сгорела бы от стыда. Но мне следовало ответить.

Волнуюсь ли я за вас? Да, ваше величество. Я волнуюсь за вас каждый день после того незабываемого бала. Меня бросает в холод при мысли, что на свете есть человек, готовый убить вас. И это не все, владыка. Я также волнуюсь о том, что вы собираетесь жениться. Итан говорит, вы не ошибаетесь в людях. Но вы совершите страшную ошибку, назвав имя Аланис Альмера в последний день летних игр. Надежда и Ориджин останутся довольны, могущественный герцог Айден спляшет под вашу дудку, Палата уступит вам. Рельсовые дороги склепают воедино Империю Полари, книги назовут вас Адрианом Великим, Адрианом Реформатором… Но каждую ночь вы будете делить ложе с женщиной, что любит вас меньше, чем ноготь на своем мизинце. Я боюсь, владыка, что вы купите политическую выгоду ценою собственного счастья. Боюсь, что лишите себя надежды на взаимную любовь. Боюсь, что больше не увижу вашей улыбки.

Да, ваше величество, я волнуюсь за вас.

Почему я этого не сказала?

* * *

Бывает несколько пород страха.

Один — напряженный, как арбалетная дуга, и обжигающий, как угли. Его чувствуешь в лесу, стоя спиной к пропасти, когда четверо убийц окружают тебя, поигрывая копьями.

Другой — муторный, скручивающий внутренности в узел, вытягивающий жилы. Он является, когда ты один и неоткуда ждать помощи, а враг помнит о тебе и — ты знаешь наверно! — может придти в любую минуту, средь бела дня или тихой ночи.

Третий — когда пред тобою человек: великий и драгоценный. Он настолько больше тебя, что ты — пылинка. Тебя может сдуть ветром и унести на край света, но еще страшнее иное: что, если он тебя не заметит?..

Тем днем Мира открыла для себя третий страх. А ночью — четвертый.

В правом боку снова вспыхнула боль. Столь резкая, что Мира корчилась в постели и стонала сквозь сжатые