до появления первых дворян. Я знаю, по крайней мере, две полезных вещи, которые можно было сделать из кокоры. Это, например, рало, предшествовавшее сохе. Наши предки приходили на какое-то новое место на Руси, традиционно выжигали лес под пашню. Отбирали подходящую кокору и вытёсывали из нее рало: ствол дерева направлялся в сторону упряжи, к тяглу, а нижним, крепким, обугленным и заострённым корнем пахали. На торчащий кверху обрубок корня нажимали руками. Вот вам и рало. Кроме того, кокорами пользовались вместо стропил, выступающими корнями охватывали поверху коньковое бревно, а на спускающиеся к бревенчатым стенам стволы настилали ветки, на них клали кровлю. Строили без гвоздей, железо было дорого, да и не во всякой местности можно было железо добыть. Вы, наверное, знаете, на Руси его сначала брали из болот. О, это целая технология: железо из почвы и ржавой воды всасывалось болотными растениями, ложилось с их остатками на дно, когда они отмирали. Получалось что-то вроде рыхлой губки — губчатое железо. Его проковывали, получали первые железные изделия. Плавить научились потом, нужна была температура выше, чем пламя костра.

Акико благодарно поклонилась.

Когда от нас ушли супруги Кокорин, Акико сказала мне, тихонько посмеиваясь:

— Как забавно они препирались, выясняя, кто виноват, что заблудились в Иерусалиме, когда так спешили. Но ты почему-то и не улыбнулся. Ни разу.

— Просто внимательно смотрел и слушал, — выпячивая нижнюю губу, что должно было показать мое лёгкое недовольство, возразил я. — Понял, что мы хорошие собеседники, потому что не мешали гостям высказываться. Я учился, как правильно вести себя в гостях, на будущее.

— Научился?

— Да. Только говорить так долго не смогу, не всем интересно. Буду воспитанно молчать и слушать. Учиться дальше. Пойдём в кухню, посиди, отдохни, пока я уберу посуду. И я ещё выпил бы чаю. Про чай мы все четверо за разговорами просто забыли.

— Чай сейчас будет, — отозвалась Акико. — Приберу подаренные иерусалимские свечи, чтобы не поломались. И не забыть бы их в этом доме при отъезде… Я сначала удивилась, что ты вмешался и увёл разговор в сторону, когда мне хотелось послушать о поэтессе Рине Левинзон. Поэтому по сегодняшнему вечеру ты не сделаешь действительно правильного вывода, как вести себя в гостях. Но в целом было очень интересно, всё обернулось наилучшим образом, и нам поэтессу даже показали. Какие музыкальные у неё стихи! С ума можно сойти… Провидению непременно надо было выдернуть нас из дому, привести сюда за руку, за ухо, в такую далёкую Монголию, чтобы дать услышать здесь, на пороге Гоби, этот чудный рассказ об Иерусалиме, и полюбоваться изумительными рукотворными видами Израиля!..

Это признание, похоже, обессилило Акико, и какое-то время она выглядела подавленной. Села за стол в кухне, держа руки на коленях, и долго молчала, глядя в стол перед собой. Я не знал, чем её утешить, и решился терпеливо ждать, пока она не справится со своими периодически вспыхивающими сложными эмоциями сама. Наконец, она проговорила, что, видимо, так для нас и было нужно, и занялась приготовлением чая, без соблюдения правил чайной церемонии, а по-европейски, как-то скомканно.

За домашней работой, приходящейся на мою долю уборкой, я попросил Акико разъяснить мне хотя бы кое-что в отношении офицеров таинственной службы СЭИБ. Мне хотелось отвлечь её от вредных дум. Она задумалась, вспоминая, потом взяла в руки свою незаменимую карманную помощницу Джоди, пощёлкала кнопками, японской скороговоркой пошептала, прислушалась. И, поминутно сверяясь с информацией, которую Джоди то излагала голосом, то выводила на свой дисплей, попыталась ответить:

— Видишь ли, Борис… Сказать откровенно, я изо всех сил стремилась и теперь стараюсь сделать из тебя… Конечно, не сделать, а скорее, воспитать? Воспитание детей — это педагогика, воспитанием взрослых ныне занимается андрогогика. Да, наверное, стараюсь воспитать тебя человеком, безусловно, русским. Но…

Но мне очень сильно хочется, чтобы ты получил действительно современное образование, а не то, кем-то принятое, которое только и смог бы получить в своей стране. Впрочем, и в любой другой так называемой цивилизованной, то есть западной стране, тоже. Кроме того, мне приходится, в посильной степени, восполнять и те пробелы, которые допустила я сама. И не обязательно, не факт, что допустила по моему недосмотру. Просто мы чего-то ещё не касались. Не дошла очередь. И, как всегда, не хватило времени.

Попробую объяснить тебе, начиная с самого понятного.

Андрей Кокорин, конечно, прав, когда говорит о большей внутренней свободности, меньшей скованности русских учёных в их исследованиях. Я освежила сейчас в памяти кое-какие выводы, сделанные вашим русским академиком Гаряевым, если это не псевдоним, лет ещё пятнадцать или даже двадцать назад, чуть ли не при Советском Союзе. Своими уникальными опытами он определил, что голограмма, то есть голографическое изображение будущего человека, возникает ещё до его появления на свет в виде законченного внутриутробным формированием живого организма. Представляешь? Человека ещё нет, а его духовный образ уже есть. Значит, можно попытаться увидеть образ будущего человека и понять, кто это будет. Для этого не обязательны астрологические расчеты. Или их стало возможно проверить непосредственным увидением, я ведь практик. Заинтересовалась и пробовала заглянуть в будущее, за моё собственное посмертие.

Очень надеюсь, что мне предстоит ещё долго и, хотелось бы, счастливо жить в этой моей жизни здесь, на Земле. Но мой земной срок и я не перейду. И в отношении меня, точнее, следующего за моим посмертием нового рождения человеческого вместилища того облачка сознания, которое принадлежит сегодня мне, уже существуют как минимум две программы. Стало быть, для Вселенной в итоге обе они равноценные, а для меня, кажется, возможен выбор.

По одной из них, моё сознание получит следующее перерождение, по-моему, в Чехии и проживёт там свою новую жизнь до уже определённого этой программой возраста. По другой — в Швеции. Чешка, которую я увидела первой, проживёт, вероятно, немного дольше. И эта чешская женщина показалась мне заметно более симпатичной, даже, знаешь, по-европейски красивой. Она какая-то, знаешь, такая… Более спокойная. Своим обликом располагающая к себе. Крупная, да, довольно крупная, почти дородная. Но не толстая. По-видимому, во мне достаточно духовности для формирования такого её будущего тела, крупного. Много духа, хотя и не через край. Шатенка. Глаза серо-голубые, выпуклые, ясные, светящиеся, живые, объёмные. Очень гладкая, ухоженная кожа лица. Чешка вполне довольна собой, по ней видно, что у неё всё хорошо.

Но почему в итоге её жизни лет ей оказалось так немного, около тридцати четырех или тридцати пяти? Мне показалось, что на ней униформа стюардессы. Тогда причина предстоящего ей ухода —