Однако Ибн Араби не обращал внимания на клеветников. У него были другие заботы. До приезда в Мекку суфий посвящал жизнь духовным упражнениям и поиску божественной любви. Священный город оказал на него очень сильное влияние. В Мекке Ибн Араби начал работать над «Мекканскими откровениями». И в Мекке он нашел любовь земную.

Богослов увлекся очаровательной дочерью домовладельца, у которого снимал жилье. Девушка стала для Ибн Араби олицетворением красоты и мудрости, а также вдохновила его на сборник стихов «Толкователь страстей». Это замечательная книга, написанная в стилистике ранней арабской поэзии, В «Толкователе страстей» мистик искусно сочетает символизм с традиционными образами, навеянными пустыней:

* * *

О чудо! Сад после пламени!

Мое сердце может принять любую форму.

Для газелей оно станет пастбищем,

Для монахов – монастырем,

Для языческих идолов – капищем,

Для паломников – Каабой.

Оно – скрижали Торы и свиток Корана.

Любовь – это моя вера.

И, куда бы ни повернули ее верблюды,

Любовь будет моей религией и моей верой.

* * *

Мекканская молодежь обожала «Толкователя страстей». В Городе Аллаха бурлила светская жизнь – и в ее основе лежала любовная поэзия. Классическая арабская литературная традиция сформировалась в конце VII века, когда Ибн аз-Зубайр защищал Мекку от Омейядов. Появилась новая форма стихосложения – газель. Говорят, ее изобрел курайшитский поэт Умар ибн Абу Рабия (644–712).

Откровенное творчество Умара шокировало мекканцев. В ту эпоху главной темой лирических стихов были сердечные муки. Безнадежно влюбленные персонажи страдали и умирали от тоски. Умар считал, что все это скучно. Его интересовали радости любви.

В классической арабской поэзии история рассказывается в прошедшем времени. Но для Умара любовь существует только в настоящем. Это сложная игра – и победителя ждет желанная награда. Помимо богословов и юристов, в Мекке есть и другие герои – юноши, жаждущие сексуальных побед. Поэт и сам не упускал возможности приударить за симпатичными паломницами.

Благочестивые мекканцы негодовали. Но городская молодежь подражала Умару. Она пыталась найти запретный эротизм даже в целомудренном «Толкователе страстей». Это привело к тому, что светлые, лирические стихи Ибн Араби были положены на музыку – как и провокационные газели Умара.

Теория музыки развивалась в исламском мире не менее интенсивно, чем поэзия и наука. По мнению мусульманских ученых, музыка не только развлекала, но и лечила. Образованные мекканцы были знакомы с трудами иракского мыслителя аль-Кинди (801–873). который исследовал космологический аспект музыки. Другой великий багдадский философ, аль-Фараби (872–951), написал «Большую книгу о музыке». Абуль-Фарадж аль-Исфахани (897–967) составил многотомную «Книгу песен» – антологию арабской поэзии VI–X веков. Огромной популярностью в Мекке пользовались трактаты персидского эрудита X–XI века Ибн Сины (Авиценны). Его «Канон врачебной науки» содержит раздел о терапевтических свойствах музыки.

При дворах Омейядов и Аббасидов служили лучшие певцы и музыканты. Первые вокально-инструментальные ансамбли появились в Дамаске и Багдаде. Ибн Мусаджих, Муслим ибн Мухриз, Мансур Зальзаль и прочие «эстрадные звезды» арабского Средневековья часто приезжали в Мекку. Они совершали хадж, выступали в домах богатых горожан и оставляли после себя талантливых учеников. В Мекке сформировалась яркая и энергичная музыкальная сцена. На «вечеринках» регулярно исполнялись игривые песни на стихи Умара. «Толкователь страстей» Ибн Араби также стал частью концертной программы.

В итоге разразился грандиозный скандал. Ортодоксальные ученые решительно осудили метафизическую концепцию Ибн Араби. Но несмотря на это, мистик был полностью очарован городом, вокруг которого выстроил свою философскую доктрину. «Земля Мекки – лучшая земля Аллаха», – писал он. Такая земля могла породить только самых достойных людей. Восторженный Ибн Араби называет мекканцев «соседями Бога и людьми Его Дома».

Возможно, Мекка – это лучшее место на планете. Однако ее жители никогда не были идеальны. Зиауддин Сардар уверен, что они не изменятся. Мистики, опьяненные божественной любовью, приходят и уходят – но город живет по старым правилам.[326] Даже шариф Катада, вернувший в Мекку мир и процветание, не смог ее изменить. Подтверждение тому – неприятный инцидент между горожанами и иракскими хаджи, имевший место в 1212 году.

Паломнический караван 1212 года возглавляла Рабия Хатун – мать Салах ад-Дина. Тогда в Хиджазе активно действовали исмаилиты. Они охотились на своих врагов – суннитских правителей. Во время ритуального бросания камней в долине Мина исмаилиты убили двоюродного брата Катады, который был похож на тарифа. Катада пришел в бешенство. Его солдаты поднялись на холмы, окружавшие Муну, и обстреляли паломников из луков и катапульт. Караванщики начали выводить людей из долины к воротам Мекки. Шариф решил, что хаджи собираются штурмовать город. Он атаковал первым. Сотни пилигримов погибли.

Отчаянные караванщики отвели уцелевших в самое безопасное место – лагерь Рабии. Та вызвала Катаду и гневно спросила, в чем, по его мнению, виноваты хаджи. Правители долго спорили. Наконец шариф согласился прекратить боевые действия – но при условии, что паломники заплатят ему 100 тысяч динаров. Пилигримы собрали 30 тысяч динаров. Остальную сумму пожертвовала Рабия. Сотни людей провели трое суток около ее шатра – и, значит, под ее защитой. Многие были ранены. Некоторые умирали. Катада считал, что побоище спровоцировал аббасид-ский халиф. Шариф поклялся уничтожить всех иракских паломников в следующем году.

Однако в 1213 году Катада отправил своего сына Раджиха в Багдад с извинениями. Халиф простил шарифа и пригласил его в гости. Катада дошел до Эль-Куфы, хорошо подумал и вернулся в Мекку. Халифу он послал еще одно извинение – на этот раз в стихах.

Смысл многовековых кровопролитий, религиозных страстей и великолепных стихов заключался в том, чтобы все мусульмане поняли: Мекка – это особенное место. Она возвышается над миром. Тем не менее постоянная борьба за власть подрывала сакральный статус города. Мекка действительно была Божественным Зеркалом, отражающим земные реалии. Это демонстрируют события, произошедшие сразу после смерти Катады.

Шариф скончался в 1220 году. У него осталось 8 сыновей. Сам Катада отдавал предпочтение Раджиху, но инициативу перехватил старший сын Хасан. Он задушил тяжелобольного отца подушкой и убил одного из своих братьев. Все остальные бежали из Хиджаза. Все, кроме Раджиха.

Затем Хасан расправился с лидером иракского паломнического каравана. Он заподозрил караванщика в помощи Раджиху и приказал казнить несчастного. Голову иракца выставили на всеобщее обозрение около Запретной мечети.

Хасан видел себя всесильным властелином Хиджаза. Но его амбициозные планы разрушил наместник Йемена – айюбидский принц аль-Масуд. В 1221 году он захватил Мекку. Хасан спасся чудом. Аль-Масуд правил городом семь лет. После его смерти в 1228 году Хасан напал на йеменский гарнизон Мекки, но потерпел поражение и бежал в Багдад. Он умер на чужбине, так и не вернувшись в родной город.

Раджих дважды пытался заполучить отцовский престол. Первая попытка (1229 год) оказалась неудачной. Вторая попытка (1232 год) увенчалась успехом, но спустя год Раджиху опять пришлось скрываться от врагов. В течение следующих 20 лет тарифы менялись почти ежегодно. Среди них были египтяне, сирийцы, йеменцы и хиджазцы. Вероятно, этот круговорот вдохновил арабского ученого XIV века Ибн Халдуна на создание теории политических циклов, В своем главном труде «Введение в историю» Ибн Халдун пишет, что история развивается по спирали, и каждый новый цикл повторяет глупости и ошибки предыдущего.

Гости Мекки подмечали эти глупости и ошибки. Но политика города беспокоила далеко не всех. Например, персидский купец Ибн аль-Мужавир, посетивший Хиджаз в конце 1220-х годов, просто хотел совершить хадж. Он интересовался людьми и их обычаями, а также собирал городские легенды. Путевой дневник Ибн аль-Мужавира содержит любопытное описание мекканского общества первой половины XIII века.

В отличие от Ибн Араби, Ибн аль-Мужавир обнаружил, что мекканцы вовсе не так духовны, как хотят казаться. В священном городе по-прежнему ведется работорговля. Многие местные жители рождены от абиссинских и нубийских рабынь и потому имеют темный цвет кожи. Они эгоистичны и заносчивы.