Они сидели там тихо, замерев. По залам с книгами носилась библиотекарша, цокала ножками-прутьями. Элеон с опустевшими глазами крепко обнимала Маргарит. Малышка была вне себя. Она слегка покачивалась и бубнила из раза в раз:

— Я видела, видела…

Одиннадцать планет

Летают над землей.

Нам виден только свет,

Но смерть грозит судьбой.

Ты торопись бежать скорей,

Хватай подругу побыстрей.

Старуха к вам с косой придет

И души падших заберет.

Маргарит не успокаивалась. Анна тоже тревожилась. «Нет, это невыносимо, — думала Элеон. — Видеть чужую боль, ощущать чужие чувства, когда ты со своими не справляешься». Даже Анджелос казался подавленным. Он озадаченно рассматривал рог, который лежал в синей шкатулке.

— Так что же дальше будем делать? — взбудоражено шептала ему на ухо Пенелопа. Она словно воспринимала происходящее как игру.

— Думаю, — ответил наконец Анджелос и поднял глаза. — На сегодня всё. Мы устали. Нужен сон. Завра. Всё остальное завтра.

Когда цокот ножек-прутьев утих, дети выбрались из ванной. Тихонько они сдвинули книжные шкафы, накрыли их сверху покрывалом и улеглись в этой образовавшейся комнатке на подушках и одеялах. Спальные вещи достала Корнелия. Она же вызвалась дежурить ночью. Анджелос всё еще не доверял Балерине, но его клонило в сон, а поставить Элеон или Анну на стражу он не мог. Маргарит, вроде, успокоилась. Анджелос начал засыпать. Даже Анна больше не дрожала. Тут Пенелопа спросила:

— Откуда ты узнала, что шкатулка там?

— Мне друг сказал, — ответила Маргарит.

— Какой друг? — пробудился Анджелос.

— Тот, кто говорит со мной. Он всё видит в доме и всё знает.

— Джинн? — спросила Корнелия. — Ты про него? «Тот, кто всё видит и всё знает. Тот, у кого нет тела, но есть поток мыслей. Тот, кто может занять всю комнату, но помещается и в банке». Ты про него? Он так про себя говорил…

— Да, наверное, — ответила Маргарит.

— Отлично, — прошептал Анджелос. — Я бы сейчас возмутился, но слишком устал. А так… дружить с тем, кто тебя похитил…

— Он только исполняет приказы Кукольника, — возразила Корнелия. — На самом деле джинн не злодей. Царица делает всё, чтобы он забыл о том, кем является, рот вот ему зашила. Ведь когда джинн начинает быть с живыми, он и сам оживает. Пытается помочь. А так — словно наблюдатель. Он, вроде, всё видит, но ничего в нем не просыпается.

— А зачем? — Элеон приподнялась и гневно посмотрела на Корнелию. — Какой смысл? Уж лучше ничего не замечать, чем осознавать: всё, что ты делал, ни к чему хорошему не привело…

— А как по мне, — перебила ее с улыбкой на лице Пенелопа, — жизнь в любом случае идет, хочешь ты того или нет. Так не лучше ли обращать внимание только на то, что тебе приятно?

— Имеешь в виду красоту? — спросила Корнелия.

— Не совсем…

— Мама говорит, — Маргарит присела, — что миру нужны те, кто видит только прекрасное. Но таким не обойтись без тех, кто будет остерегать их от ужасов жизни.

— Да, ужасов стоит остерегаться… — прошептала Анна и вся сжалась.

— А не хотите ли заткнуться и дать мне поспать, а? — не выдержал Анджелос.

Все замолчали. Снова легли. Но уже через минуту Маргарит сказала:

— Обычно перед сном читают сказку.

— Так читай ее себе сама! — рассердился Анджелос.

— Хорошо, — сказала девочка и села по-турецки. — Она про то, как моя бабушка получила проклятие.

Проклятие История прошлого I

Небесный купол в серых красках. Повсюду поля, иногда с рожью, пшеницей. Половина их затоплены водой, кое-где виднеется снег — недостаточно тепло, чтобы растаял.

Люди брели по окрестностям цепочкой. Все уставшие от бесконечной дороги, промерзшие, в тряпье. Замыкали вереницу три телеги с едой, водой, вещами и больными. Но маленькая Ют будто не замечала всеобщего уныния. Девочка скакала по лужам в темно-синих непромокающих сапогах. Они правда уже натерли ей ноги сквозь шерстяные колготки — девочка не снимала обувь пару дней, но и это не могло расстроить ребенка. Мать Ют — Ивонет — шла рядом, нагромоздив на спину тяжелый рюкзак с вещами. Сегодня морозило, поэтому утром Ивонет отдала дочери свою шаль в красно-синюю полоску. И теперь малышка внимательно следила за концами накидки, чтобы они не искупались в луже — иначе мама опять расстроится.

Бог задумал Ют как вечно-летнего ребенка с длинными рыжими косами и всю в веснушках, как маленькую выдумщицу.

— Мам, ма, — сказала Ют. — Ты знаешь, оказывается, Гретель любит закаляться?

— Что? — спросила Ивонет. Она слишком устала, чтобы думать о словах дочери.

— Раз Гретель плескается в лужах в такую погоду, значит, закаляется. Это единственное разумное объяснение. — (Гретель была воображаемой подругой Ют размером с куколку). — Я бы в такой холод не пошла купаться. Ни-ни. А ей — хоть бы что. Я думаю, летающие котята со мной бы согласились на счет ледяной воды. — (Летающие котята живут на другой планете, поэтому Ют и не может спросить их). — Хотя… Мам, а если у кошек есть крылья, как они относятся к плаванию? Как утки или лебеди? Или как кошки?

— Я не знаю! Не знаю, Ют. Хватит задавать мне глупые вопросы, — рассердилась Ивонет.

— А папа бы ответил, — нахмурилась девочка. Папа Ют не мог с ней говорить, потому что с прошлого года жил где-то на облаке, скорее всего, в каком-то воздушном городе.

— Ют, не нужно опять напоминать… ты же знаешь, я очень устала. Мы шли с самого утра, а у меня тяжелый рюкзак.

— Ты всегда слишком усталая, чтобы меня слушать, — обиделась девочка, потом немного подумала и добавила: — Может, мне понести?

— Нет, малыш, — улыбнулась мама.

Ивонет была красивой женщиной чуть старше тридцати, с большими голубыми глазами на исхудалом лице. С недавнего времени она страдала от постоянных мигреней и звона в ушах. Боль мучила ее и от