Шрифт:
Закладка:
На следующей станции нашел я Шиллерова «Духовидца», но едва успел прочитать я первые страницы, как вдруг подъехали четыре тройки с фельдъегерем. «Вероятно, поляки?» — сказал я хозяйке. «Да, — отвечала она, — их нынче отвозят назад». Я вышел взглянуть на них.
В одном из арестантов Пушкин едва узнал своего лицейского друга Вильгельма Кюхельбекера, вернее, Кюхельбекер первым узнал Пушкина.
Мы кинулись друг другу в объятия [, — продолжает Пушкин. —] Жандармы нас растащили. <...> Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали[332].
Для чего Пушкин упоминает, что, перед тем как неожиданно для себя встретиться с Кюхельбекером, осужденным по делу о декабристах, он раскрыл роман Шиллера о тайных обществах? Не все ли равно, какую книгу он нашел в комнате для проезжающих, если главным в этом эпизоде было не заглавие книжки, а встреча с другом? Очевидно, роман назван здесь намеренно. Упоминание «Духовидца» должно было пробудить в возможном будущем читателе записки определенные ассоциации. Не рассчитывал ли поэт в этом случае на то, что подтекст его рассказа вызовет у читателей такую же гамму сочувствия и сожаления, какую вызывал герой шиллеровского романа — несчастный принц, запутавшийся в интригах и погубленный ими? Не сквозит ли в этой записи сложное отношение Пушкина к неудавшемуся заговору 14 декабря? Ведь среди заговорщиков были его друзья и знакомые, которым он сочувствовал лично, по-человечески. Разделяя многие их свободолюбивые идеи и настроения, он в то же время действий их не одобрял, хорошо помня кровавые истории дворцовых переворотов, пугачевщины и Французской революции. Нам, по крайней мере, предоставлена возможность убедиться, что в России знали о романе Шиллера и читали его.
Первый русский перевод «Духовидца» появился лишь к столетию со дня рождения Шиллера, в эпоху реформ Александра II, в 1860 году. Перевод был специально сделан поэтом-демократом и известным переводчиком М.Л. Михайловым для восьмого тома первого собрания сочинений Шиллера на русском языке, предпринятого Н.В. Гербелем. В составе этого издания роман переиздавался много раз (в седьмой раз — в 1893 году). Выдержал он до революции еще два перевода — Марии Корш (1887) и Н.Н. Голованова (1904), издавался и в советское время — в третьем томе семитомника сочинений поэта под редакцией Н. Вильмонта и Р. Самарина (1956, перевод Р. Райт-Ковалевой). Литературные отзвуки шиллеровского сюжета у нас еще не изучены. Возможно, они обнаружатся в обширной русской беллетристике, как старой, так и современной, весьма склонной к тематике интриг и тайн, в русском философском романе. В виде предположения укажем на «Мастера и Маргариту» М.А. Булгакова — произведение, в котором несомненно был принят во внимание опыт немецкой классики («Фауст» Гёте) и немецкого романтизма. Не ведет ли тема параллельного, подспудного мистического мира, управляющего действиями персонажей, к «Духовидцу» Шиллера?
В Англии, где еще с 1760-х годов формировался национальный жанр готического романа (романы Горация Уолпола, Клары Рив, Анны Радклиф), «Духовидец» был воспринят с восторгом. Темой своей драмы «Разбойники» и тайнами «Духовидца» Шиллер расширил диапазон готического жанра и может значиться в числе его классиков и зачинателей. Не обладая глубиной характера шиллеровских героев, благородные разбойники и таинственные злодеи стали переходить из романа в роман многочисленных его подражателей и поклонников. Иммануил Кант размышлял в 1790 году о «грезах духовидца». Во Франции фабулу романа подхватила плодовитая беллетристка мадам Жанлис, а в 1922 году к этому сюжету обратился немецкий неоромантик Ганс Гейнц Эверс. В литературной свите «Духовидца» встречаются талантливые произведения, достойные прочтения и сегодня. К ним относится «Гений» К. Гроссе.
II
Жизнь немецкого беллетриста Карла Фридриха Августа Гроссе (1768—1847), оставшегося в истории литературы автором одного романа «Гений» (1791—1795), сама похожа на авантюрный роман. Уроженец Магдебурга, сын торговца тканями, Карл Гроссе изучает медицину в Геттингене и еще студентом начинает публиковаться. Сблизившись с семейством профессора-ориенталиста И.-Д. Михаэлиса, он собирается жениться на одной из его дочерей, но вызывает подозрительное к себе отношение, так как, съездив в Швейцарию и Италию, возвращается оттуда в офицерском мундире, при шпаге и звезде Мальтийского ордена. Он утверждает, что женился на знатной итальянке, которая тут же умерла, оставив ему патент на дворянство. Во всяком случае, Гроссе именует себя маркизом. Стали наводить справки о его происхождении, и вскрылся обман. Профессор отказал ему от дома, и Гроссе пришлось покинуть Геттинген. Ученая и литературная карьера молодого последователя аристократов-самозванцев XVIII века, казалось бы, рухнула. Но, скитаясь по Европе, Гроссе не оставляет ни пера, ни титула маркиза. Он печатает свои путевые заметки об Италии и даже выпускает в свет том «Мемуаров маркиза фон Гроссе» (1792), где с издевкой изображает университетский мир Геттингена, весьма ему досадивший. Правда, в следующем томе мемуаров он пытается оправдаться, рассчитывая, по-видимому, на восстановление нужных ему связей в ученом мире, а к одному из своих романов («Кинжал», 1794) присоединяет «Пояснение», в котором кается в прегрешениях юности, признается, что купил диплом маркиза у одного французского мошенника, и обещает не подписывать больше свои сочинения этим титулом. С тех пор автором романов и новелл значится просто К. Гроссе. Долго считалось, что Гроссе обосновался в Испании, где след его теряется в конце 1790-х годов.
На самом деле Гроссе сочинил для себя третью судьбу. Он перебирается из Испании в Италию и оседает в Тоскане. Здесь его знают уже под именем графа Эдуарда Ромео Варгаса с добавлением: барон Бедемар. У него есть фамильный герб, родословное древо и новая, весьма аристократическая биография, подтверждаемая безупречно сфабрикованными документами. В обличье графа Варгаса писатель развивает бурную литературную и научную деятельность. Он — один из основателей Итальянской академии в Сиене, автор написанных по-итальянски ученых трудов о греческой эпиграмме и анакреонтике, трактатов по военному делу и по минералогии. По-немецки он пишет новеллы и философские диалоги. Слог его меняется, становится не таким броским; чувственность, ранее свойственная его манере, теперь сдержанна. И все же графа Варгаса довольно быстро опознают как бывшего маркиза Гроссе, так что около 1800 года ему пришлось замолчать, по крайней мере как беллетристу.
Граф Варгас поступает на службу в австрийскую армию и попадает в плен к французам, оккупирующим Тоскану. Из плена его выручает новый друг, датский поверенный в делах в Ливорно барон Г. Шубарт, как говорили, также купивший себе титул. С 1809 года Гроссе, отныне барон Бедемар, поселяется в Дании. Благодаря своему
