комнате, у окна которой он стоял, гулко отозвалось эхо, как это бывает в пустом помещении. — Подождите там. Я попробую открыть дверь». «Значит, теперь мне придется войти!» — подумал он, перелезая через подоконник. Он знал, что комната пуста, об этом сказало ему эхо, и все же он передвигался здесь так же медленно и осторожно, как на галерее; держась рукою за стену, он добрался до угла, повернул, пошел дальше вдоль второй стены, нащупал дверь и прошел сквозь нее. Теперь он, очевидно, находился в прихожей; он был почти уверен, что по ту сторону стены слышит дыхание мисс Колдфилд. В непроглядной тьме не было видно ни зги; он знал, что ничего не видит, но все равно чувствовал, как от напряжения у него болят веки и глазные мышцы, а на сетчатке то появляются, то исчезают расплывчатые красные пятна. Он пошел дальше; в конце концов он нащупал рукою дверь и теперь, стараясь отыскать замок, услышал за нею всхлипыванье и дыхание мисс Колдфилд. Позади, словно взрыв, словно выстрел из пистолета, чиркнула спичка; слабый огонек еще не успел вспыхнуть, как у него от страха задрожало все внутри, и он на секунду застыл на месте, хотя остатки здравого смысла беззвучно прогремели у него в черепе: «Ничего страшного! Иначе он не стал бы зажигать спичку!» Потом, вновь обретя способность двигаться, он обернулся и увидел перед собою крошечное существо, какого-то гнома в широченной юбке, с платком на голове; существо стояло, обратив к нему морщинистое кофейное лицо и подняв высоко над головой кофейную кукольную руку со спичкой. Потом он стал смотреть уже не на нее, а на спичку, которая догорела до самых ее пальцев; он спокойно смотрел, как она наконец зашевелилась, зажгла вторую спичку о первую, отвернулась, и он увидел у стены прямоугольный обрубок, а на нем лампу, с которой она сняла стекло и поднесла спичку к фитилю. Он вспомнил все это, лежа здесь в своей массачусетской постели и снова начиная задыхаться, потому что мир и покой снова его покинули. Он вспомнил, как она не сказала ему ни слова, не спросила Кто вы и Что вам тут нужно, а просто подошла со связкой огромных старинных железных ключей, словно всегда знала, это этот час рано или поздно настанет и потому сопротивляться бесполезно, отперла дверь и немного отступила, пропуская мисс Колдфилд. Она (Клити) и мисс Колдфилд не сказали друг другу ни слова, как будто Клити, один-единственный раз взглянув на мисс Колдфилд, сразу поняла, что словами тут не поможешь, и, повернувшись к нему, Квентину, положила ему руку на плечо и сказала: «Не пускайте ее наверх, молодой господин». Взглянув на него, она, наверное, подумала, что и это тоже не поможет, ибо тотчас от него отвернулась, догнала мисс Колдфилд, схватила ее за руку и сказала: «Не ходите наверх, Рози», а мисс Колдфилд оттолкнула ее руку и направилась к лестнице (и тогда он увидел у нее фонарик; он вспомнил, как тогда подумал: «Он, наверно, тоже был в зонтике вместе с топором»), а Клити сказала: «Рози», — снова за ней побежала, — и тут мисс Колдфилд повернулась на ступеньке и со всего размаху, по-мужски, сбила Клити с ног, повернулась обратно и пошла вверх по лестнице. Она (Клити) лежала на голом полу в пустой облупившейся прихожей, словно маленький бесформенный узелок с чистыми линялыми тряпками. Подойдя поближе, он увидел, что она в полном сознании и что глаза у нее широко открыты и спокойны; он стоял над нею и думал: «Да. Вот она, хранительница ужаса». Она была совсем невесомой, и он поднял ее легко, словно связку палочек, завернутую в тряпку. Она не стояла на ногах; ему пришлось ее поддержать, и он ощутил в ее теле какое-то слабое движение, словно она хотела что-то сделать, и наконец он понял: она хочет сесть на нижнюю ступеньку. Он опустил ее туда. «Кто вы?» — спросила она.

«Я Квентин Компсон», — отвечал он.

«А… Я помню вашего дедушку. Поднимитесь наверх и заставьте ее спуститься. Заставьте ее отсюда уйти, Что бы он ни сделал, я, и Джудит, и он за все сполна расплатились. Ступайте за ней. Уведите ее отсюда». Он пошел вверх по лестнице, по истертым, ничем не покрытым ступеням; с одной стороны возвышалась треснувшая облупившаяся стена, с другой — перила, у которых не хватало балясин. Он вспомнил, как обернулся и увидел, что она все еще сидит там, где он ее оставил, и что теперь (он не слыхал, как тот вошел) внизу в прихожей стоит нескладный молодой светлокожий негр в чистой выцветшей рубашке и в комбинезоне; руки болтаются у него по бокам, а на губастом, цвета седельной кожи лице идиота нет ни удивления, ни какого-либо иного чувства. Он вспомнил, как тогда подумал: «Потомок, прямой (хотя и не бесспорный) наследник», как услышал шаги мисс Колдфилд, увидел, что по верхнему холлу движется свет фонаря, и она прошла мимо, пошатнулась, но выпрямилась и посмотрела прямо на него, словно никогда раньше его не видела — широко раскрытыми, невидящими глазами лунатика; в лице, всегда бледном, теперь совсем, до ужаса, ни кровинки, и он подумал: «Что это? Что с ней такое? Это не шок. Да и страха она никогда не испытывала. Уж не торжество ли это?» — а потом она прошла мимо него и двинулась дальше. Он услышал, как Клити сказала негру: «Отведи ее к воротам, к повозке», а он стоял и думал: «Мне бы надо пойти с нею. Но я должен посмотреть. Мне обязательно нужно посмотреть. Может, завтра я об этом пожалею, но я все равно должен посмотреть». Когда он спускался с лестницы (он вспомнил, как подумал тогда: «Может, у меня такое же выражение, какое было у нее, но только это никак не торжество»), в прихожей была одна Клити, она сидела на нижней ступеньке, сидела в той же позе, что и прежде. Она даже не взглянула на него, когда он проходил мимо. Мисс Колдфилд и негра он не догнал. Было слишком темно, и он не мог идти быстро, но вскоре услышал впереди их шаги. Фонарик она на этот раз не зажгла, и он вспомнил, что подумал тогда: «Но ведь теперь ей не надо бояться, что кто-нибудь увидит свет». Однако она его не зажгла, и он стал гадать, держит ли она негра за руку, и думал об этом, пока не услышал голос негра — ровный, невыразительный, равнодушный: «Вам лучше идти здесь», но никакого