была уже на грани отчаяния. Вот уже два часа она сидела над ним. Она оставалась с ним с той самой минуты, когда врач закончил перевязку, касалась его пальцами, звала его по имени.

– Да! Да! Это я, Роза. Очнись, Себастьян! – сказала она уже громче, у нее словно гора с плеч свалилась.

– Роза? – переспросил он, и ресницы его задрожали.

– Очнись же, ты меня слышишь?

Себастьян дышал часто и хрипло. Она ущипнула его холодную щеку, и он вздрогнул. Веки его распахнулись.

– Роза? – снова спросил он.

– Да, Себастьян. Я здесь, я рядом.

Себастьян повел глазами вокруг, отчаянно пытаясь сосредоточиться.

– Я здесь, – повторила Роза, наклонилась к нему, взяла в ладони его лицо и заглянула в глаза. – Я здесь, мой дорогой, здесь.

– Роза… – Губы его судорожно растянулись в страшное подобие улыбки.

– Себастьян, ты установил бомбу?

Дыхание его изменилось, в горле что-то сипело, он сделал над собой усилие, и губы его задрожали.

– Скажи им, – прошептал он.

– Что им сказать?

– В семь. Должны остановить.

– В семь часов?

– Не хочу… чтобы… ты…

– Взрыв будет в семь часов?

– Ты… – Но сил продолжать у него не осталось, и он закашлялся.

– В семь часов? Это так, Себастьян?

– Ты будешь… – Он закрыл глаза, собирая все свои силы, чтобы продолжить: – Прошу тебя. Не умирай. Останови все это.

– Так ты поставил на семь часов? – От нетерпения она притянула его голову поближе к себе. – Скажи, ради бога, скажи!

– В семь часов. Сообщи им… Сообщи…

Не отпуская его головы, Роза посмотрела на часы, висящие высоко на переборке лазаретной.

Фигурные стрелки на белом циферблате показывали без пятнадцати.

– Не умирай, прошу тебя, не умирай, – бормотал Себастьян.

Но она уже вряд ли слышала его приглушенную болью мольбу. Ее охватило буйное ликование: теперь она точно знает время. До минуты. И теперь может послать за Германом Флейшером, и он никуда не денется, будет здесь, рядышком.

Роза осторожно положила голову Себастьяна на подушку. На столе под часами, среди пузырьков, бутылочек и банок, рядом с подносом для инструментов, она увидела блокнот и карандаш. Подошла и под бдительным взором охранника нацарапала записку.

Капитан,

мой муж пришел в сознание. У него есть жизненно важное сообщение для комиссара Флейшера. Он будет говорить только с ним. Это сообщение может спасти Ваш корабль.

Роза Олдсмит

Она сложила листок и сунула в руку охранника.

– Передай капитану. Понял? Капитану!

– Kapitän, – повторил охранник по-немецки. – Jawohl[55].

Он пошел к двери. Роза видела, как за открытой дверью он поговорил со вторым охранником и передал ему записку.

Роза опустилась на краешек койки, где лежал Себастьян. Ладонью нежно провела по его обритой голове. Волосы успели чуть-чуть отрасти, щетина была колючей и жесткой.

– Подожди меня, не умирай. Я уйду с тобой, дорогой мой. Подожди немножко.

Но он снова погрузился в беспамятство. Тихонько напевая, Роза гладила его щеки. На губах ее играла радостная улыбка, она с нетерпением ждала той минуты, когда стрелка часового механизма подкрадется к высшей точке циферблата.

83

Размещением подрывных зарядов лично руководил капитан Артур Джойс. Должно быть, на душе у Джойса теперь было примерно то же, что когда-то давным-давно было у другого человека, того, кто выслушал данное ему из горящего куста повеление и понял, что должен это повеление выполнить[56].

Заряды были небольшие, но, уложенные в двенадцати местах возле голой обшивки, они наверняка пробьют корпус крейсера «Ренонс». Водонепроницаемая переборка, через которую должна хлынуть вода, была уже вскрыта. Склады боеприпасов в трюмах во избежание взрыва были уже затоплены. Топки притушены, в котлах оставили давление, достаточное лишь для того, чтобы вывести корабль в свой последний поход в один из рукавов дельты реки Руфиджи.

С крейсера сняли почти всю команду. На борту осталось только двенадцать человек, которые и поведут корабль в последний путь. Остальных отправили на борт «Пегаса».

В планах Джойса было попытаться прорвать заграждение из бревен, провести крейсер через минное заграждение и затопить его выше по течению, там, где две протоки сливались в один широкий рукав.

Если получится, как он задумал, то он потеряет только один корабль, зато выход в море для «Блюхера» будет надежно перекрыт.

Если же «Ренонс» подорвется на минах и пойдет ко дну, так и не добравшись до места слияния двух проток, Армстронгу придется затопить и «Пегас». Капитан Джойс, сгорбившись, сидел в складном брезентовом кресле, оглядывая береговую линию, зеленую линию Африки, ярко залитую золотистыми лучами утреннего солнца.

«Ренонс», придерживаясь дистанции в пять миль, шел параллельно берегу. Позади, словно плакальщик на похоронах, тащился «Пегас».

– Сейчас на часах шесть сорок пять, сэр, – доложил вахтенный офицер.

– Очень хорошо, – отозвался Джойс и встал.

До этой минуты он еще надеялся на лучший исход. Теперь назад дороги нет, «Ренонс» должен погибнуть.

– Сигнальщику, – спокойно проговорил он, – передать на «Пегас»: «Действуем по плану А».

Это означало, что крейсер «Ренонс» входит в протоку дельты.

– Держаться поблизости, чтобы подобрать всех, кто успеет спастись.

– На «Пегасе» приказ принят, сэр.

Джойс был рад, что Армстронг не ответил чем-нибудь идиотским, типа «Желаю удачи». Послал короткий сигнал подтверждения – большего тут не требовалось.

– Ну, господин штурман, – сказал он, – теперь ваша работа.

84

Утро выдалось прекрасное, море сверкало, как стеклышко. Но капитану конвойного эсминца такая погода была не по нутру, он готов был отдать годовую выслугу лет за одну лишь неделю тумана и дождя.

Его корабль разорвал линию транспортных судов, чтобы сделать выговор капитану парохода в конце походного строя за то, что тот не держит положенной дистанции. Капитан эсминца бросил взгляд на горизонт с западной стороны. Видимость была идеальной, германский наблюдатель на мачте смог бы легко заметить конвой из широких, неповоротливых транспортных кораблей на расстоянии до тридцати миль.

Двенадцать транспортов, пятнадцать тысяч человек – а ведь где-то поблизости мог рыскать немецкий крейсер «Блюхер». В любой момент можно ждать, что он стремительно выскочит из-за горизонта со своими дальнобойными пушками девятидюймового калибра. Одна эта мысль бросала его в дрожь. Он вскочил с кресла, подошел к левому поручню мостика и всмотрелся в конвой кораблей. Совсем близко, почти наравне с ними, пыхтел транспортный пароход. На кормовой части палубы там играли в крикет. На его глазах опаленный до бронзы гигант, одетый в одни короткие штаны цвета хаки – форма Южно-Африканской Республики, – взмахнул битой, и капитан ясно услышал щелчок удара о мяч. Мяч взвился в воздух и с едва заметным всплеском упал в море.

– Ого, хороший удар, сэр! – похлопал в