я даже не понимал, что творится у меня в голове, когда покидал это занюханное здание. Я вышел на улицу, надеясь, что за мной увяжется какой-нибудь подлый урод, и я смог бы врезать ему и заставить того страдать.

Но нет. Был только я — блуждающий по Даунтауну ранним утром, едва осознавая происходящее вокруг, пока шел по городу.

Это все из-за нее. Ее жалкая маленькая душа молила меня о покое. Ее пылающее сердце рвалось наружу, даже в моменты ее слабости. Ее страх… такой красивый. Ее глаза… такие большие и полные боли.

Ее потребность в прикосновениях и боли, сливаясь воедино, уносили ее к вершинам.

Илэйн была мазохисткой, я знал это, даже если она сама не догадывалась об этом.

Она выражала свою потребность в освобождении через боль к травмам, которые загнала в глубины своей души, но девчонка ошибалась. Я повидал достаточно любящих боль шлюх, чтобы понять, кто она. Она была одной из них. Я бы поставил на это все свое состояние.

Выпуклость в моих штанах явственно показывала мне, насколько отчаянной та была на самом деле. У нее был потенциал стать лучшей из лучших, я чувствовал это с каждым ударом своего развратного сердца.

Но нет. НЕТ. Она была Константин. Ее боль должна была быть связана с моим удовольствием, а не с ее.

Я знал, что в «Буйных радостях» будет пусто, и даже если бы это было не так, это не сняло бы зуд, который вызвала во мне Илэйн Константин. Я мог бы вызвать молоденькую девушку, чтобы причинить той боль, выбрав любую шлюху на свой вкус, но это тоже не уняло бы его.

Я мог бы даже подцепить женщину на улице и поиграть за наличку с совершенно незнакомым человеком, но не сделал этого.

Я не сделал ничего, просто шел сквозь ночь, пока солнце, наконец, не поднялось над домами. Я не делал ничего, только думал об Илэйн Константин и адском огне, который мне нужно было обрушить на ее семью.

Мне бы хотелось никогда не видеть эту сучку вблизи. Я жалел, что не преследовал Тинсли Константин, как собирался изначально в тот вечер. Причинить боль девочке в ее день рождения в резиденции семьи Константин было бы ударом в сердце всего ее генеалогического древа. Безумным ударом, но давно заслуженным.

В Нью-Йорке кипела воскресная утренняя жизнь, когда я, наконец, пришел в себя и позвонил Хантеру Спарро. Он все еще лежал в постели, когда ответил, его голос был невнятным из-за явного похмелья. Я мог читать его за километр.

Это то, что с тобой делала дружба в течение большей части жизни, конечно. Она позволяла вам понимать друг друга так же хорошо, как вы могли понимать себя.

Я услышал рядом с ним женский голос, простонавший «кто это?», и понял, что это должно быть повторное завоевание, учитывая тон, которым она задала вопрос. Вольность. Вряд ли это обычное явление для плейбоя. Он редко ласкал одну и ту же киску дважды.

— Я еду, — сказал я ему, и он тяжело вздохнул.

— Какого хера, Люк? Только восемь утра.

— Я сейчас приеду, — повторил я. — Убери эту сучку из своей постели, ладно?

— Конечно, как скажешь, — проворчал он и повесил трубку.

Я поймал такси, прекрасно зная, что к тому моменту, как я приеду, шлюхи уже не будет. Конечно же, Хантер расхаживал по своей гостиной, одетый только в какие-то низко сидящие штаны, когда я переступил его порог.

Я опустился на его диван и вздохнул, когда он потер глаза и уставился на меня.

— Что, черт возьми, привело тебя сюда в воскресенье утром? — спросил тот, и я выплюнул ответ раньше, чем осознал это.

— Илэйн гребанная Константин привела меня сюда в воскресенье утром.

Он посмотрел на меня так, будто с последнего раза, когда парень меня видел, я схлопотал сотрясение мозга.

— А какого черта Илэйн Константин могла что-то с тобой сделать? Пожалуйста, скажи мне, что ты держался от нее подальше. Твой отец слетит с катушек. Ее семья начнет войну. — Он замолчал. — Я имею в виду, если ты ее прикончил…

Я почти пожелал этого. Это избавило бы меня от абсурда и смущения из-за того, что я на самом деле делал с этой сучкой.

Как и следовало ожидать от Хантера — моего единственного настоящего друга во всем мире — он прочитал мои мысли.

— Ты трахнул ее, не так ли? Ты трахнул ее и оставил дышать.

— Не совсем, — сказал я и тихо выругался себе под нос.

Он присел передо мной на корточки, ища взглядом признаки того, что у меня травма мозга.

— «Не совсем» — это как? Что, черт возьми, произошло?

Мне не следовало ничего ему говорить. Я должен был забыть об этом и повернуться к ней спиной навсегда, или, по крайней мере, до тех пор, пока не найду способ причинить ей боль и заставить ее семью заплатить. Но пока не нашел такой способ. Я все еще был достаточно взвинчен из-за ее дерьмового действия, чтобы придумать что-то.

— Бал-маскарад в честь Тинсли Константин, — сказал я, и он поморщился.

— Да, и что с ним? Все были в восторге от него. Таблоиды ликовали.

— Я был там, — поделился я, и он рассмеялся надо мной. Действительно посмеялся надо мной.

— Какого хера ты делал на балу Тинсли Константин?

Мои глаза были словно кинжалы.

— Строил планы, как осуществить ее казнь.

Он усмехнулся.

— Само собой, но это же безумие, да? Как, черт возьми, ты выбрался бы оттуда живым? И какое на хрен это имеет отношение к самой Илэйн?

Мне бы хотелось быть курильщиком, просто чтобы затянуться сигаретой и избавиться от этого поганого настроения.

— Я увидел ее, накаченную кокаином и вдребезги пьяную, дефилирующую там словно она хозяйка.

— Ага, но думаю, что весь мир знает, что она наркоманка. Я слышал, что в последний раз она задолжала Братьям власти, по слухам, ходившим в «Регенте» о семье Константин.

Это вызвало мой интерес — один небольшой кусочек информации о Константин, который ускользнул от меня.

— Братьям власти?

— Ага, Братьям власти. По-крупному, видимо. Говорят, мать закончила с ней. Думаю, она надеется, что кто-то другой уничтожит ее и избавит их от позора.

Я обдумывал эту новую информацию, когда он снова заговорил.

— Итак, что произошло, когда ты увидел на балу Илэйн Константин?

Я презирал стыд и унижение, растущие во мне. Хантер был верен мне в течение многих лет, но я изо всех сил старался озвучить ему это признание.