Я злобно рассмеялся ей в лицо.

— Поверь мне, Илэйн, мне не нравится эта отстойная часть города. Воняет жидким дерьмом.

Я презирал ее ребячество, когда она рассмеялась в ответ.

— Ну да, и ты тоже. Ты неудачник, которому самое место в аду неудачников, Люциан Морелли. Чтоб ты сдох!

— Следи за языком, — с усмешкой сказал я.

И снова я не мог оторвать взгляда от глаз прекрасной сучки. Ничто ни в силах отвлечь меня. Ни на секунду. Не от нее.

Я чувствовал, как внутри у меня все переворачивается, а разум пытается распутать загадку и понять, из чего, черт возьми, состоит эта девушка.

Она была водоворотом хауса — сверкающие цвета сливались воедино. Их было много, они плескались и сталкивались, настолько поглощенные собственной инерцией, что у меня не было ни малейшего шанса понять вкус.

Она была полна смятения и ярости. Ярости и желания. Ярости и очарования. Ярости и шока. Ярости и похоти. Ярости и того, что она была так чертовски убита своими собственными дерьмовыми пристрастиями, что она была выгребной ямой риска, ожидая, что кто-то вокруг нее сделает шаг и возьмет то, что они от нее хотели.

Деньги. Или кровь. Или киску.

Почему-то именно мысль о том, что кто-то возьмет ее киску, заставила меня стиснуть зубы.

Мои слова были тихими и холодными.

— Твое отвратительное подобие семьи уничтожит тебя за то, что ты такая явная негодяйка. И всего-то нужно, — это узнать им, что ты здесь.

— Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, — прошипела она. — Ведь это же ты у нас какой-то там супер-гений бизнеса, да?

— Помимо всего прочего, — сказал я и шагнул ближе.

Она вжалась в стену и вздрогнула, и в ее глазах промелькнула очередная вспышка страха. Я наклонился и поднял ее ключи, позвякивая ими на пальцах.

Она молчала, пока я продолжал говорить. Молчала, пока водоворот ее чувств продолжал вращаться.

— Помимо всего прочего я садист, который так чертовски сильно давит, что люди никогда не оправляются от боли. В том числе и потому, что моя семья обязана вашей такими мучениями, что никто из вас не выживет. Каждый клочок твоего наследия будет сожжен в аду с каждым твоим живым вздохом.

— Да, да, — вмешалась она. — Я знаю, знаю. Мы ненавидим вас, вы ненавидите нас. Бла-бла-бла. Будто мне не плевать.

Я сделал еще один шаг вперед, и на этот раз она не вздрогнула. Даже не опустила взгляда.

Ураган внутри нее набирал обороты, ни йоту не замедляясь.

Я чувствовал ее вкус, когда приближался, мой рот вновь наполнился слюной от аромата орхидей и слив.

— Тебе будет не наплевать, когда ты станешь следующей из Константин, кого я накажу, — сказал я ей, но ураган внутри нее продолжал бушевать.

Я чувствовал ее пульсацию. Страх. Ярость. Ненависть. Путаницу.

И больше.

Я мог чувствовать гораздо больше.

Она вздохнула и расправила плечи, бросив взгляд на дерьмовое ночное небо.

— С чего ты взял, что мне не наплевать на все? — спросила она меня. — Просто покончим с этим или убирайся от меня к чертовой матери, ладно?

Глава 10

Илэйн

С меня хватит. С меня хватит переживаний. С меня хватит чувств. С меня хватит жизни.

Возможно, Люциан Морелли станет тем монстром, которой освободит меня от жалкого существования.

Для внешнего мира казалось, что у меня было все, но на самом деле мой внутренний мир был похож на непрерывный поток боли. Боли, через которую я в агонии делала маленькие вдохи с тех самых пор, как была маленькой девочкой, и пыталась быть хорошей для Преподобного Линча и его больных дружков. Испорченная, использованная и извращенная. Болезненно уязвленная жизнью, за которую так держалась.

Так что да, с меня хватит.

При виде Тристана, с таким обожанием смотревшего на Синего Ястреба этой ночью, и при мысли, что член Синего Ястреба скоро будет в его руках, мое внутреннее состояние только усугубилось.

Я никогда не испытывала подобных чувств в отношении кого-либо, даже если бы мне позволили.

Этот аспект жизни моя семья уже разрушила для меня.

Тс-с, больше секретов. Больше секретов.

Больше выпивки и больше кокаина. Заглуши их. Заглуши их.

Выдохнув, я прислонилась к стене. Никто никогда в жизни не узнает, что Люциан Морелли разобрал меня по косточкам в этой части города. Пока тот сам не захочет позлорадствовать. Я оказалась в его власти, он мог сделать со мной все, что хотел. Он едва ли дал бы мне шанс вскрикнуть перед тем, как навечно замолчать.

— Давай, — настаивала я. — Сделай это или проваливай. С меня хватит твоей херни.

Я почувствовала исходящий от него жар, когда он придвинулся ко мне ближе, его дыхание согревало мое лицо, а взгляд был устремлен прямо в мои глаза.

— Расскажи мне, как бы ты хотела встретить свой конец, — произнес он. — Мило и медленно или не успев и глазом моргнуть?

Его голос вызвал во мне дрожь. Отвечая, я попыталась спрятать свой ужас.

— Пожалуйста, сделай это быстро. Я уже устала от всего.

Но, как обычно, врала. Я еще не устала. Даже сквозь свой жалкий страх, я чувствовала странное спокойствие, убаюкивающее меня глубоко внутри, при мысли о том, как сдамся, и кое-что еще… по-прежнему присутствовало покалывание от чего-то большего, от которого не могла избавиться. То желание. Та потребность.

Я узнала ту потребность. Потребность, которую ощутила, когда его руки прикасались ко мне в дамской комнате на балу в честь Тинсли. Потребность, которая пронзила меня, когда я первый раз заметила его в баре «Сайрус».

Блядь, я ненавидела эту потребность.

Люциан Морелли оказался монстром в теле ангела… и я жаждала прикосновений этого ангела.

— Сделай это, — прошептала я. — Пожалуйста, просто сделай это. Убей меня.

Он неожиданно ударил ладонями о стену над моей головой, что я вздрогнула.

— Я буду делать то, что, мать твою, хочу и когда хочу, — произнес он, и в его голосе появилось что-то новое. Низкое рычание, которого я ранее не слышала.

Он позвякивал ключами в руке, подняв их вверх, к свету над входом. Связка Джеммы была на кольце, на кожаном брелоке была пропечатана цифра семь.

Цифра семь — счастливая для кого-то.

Не для меня, как оказалось.

Видимо, Люциан Морелли прочел в моих глазах что-то, в чем я не хотела признаваться даже самой себе. Он не стал силой тащить меня за собой, когда подошел к двери и вставил ключ в замок, а просто оставил меня на месте,