Улыбнувшись, она впервые демонстрирует мне зубы-иглы.

— Хочешь стать тёмной? — предлагает она.

— Нет, госпожа.

Это путь в подполье.

— Тогда почему бы тебе не вернуться в резиденцию?

— Что?!

— Как только я уйду отсюда, контур схлопнется, и Гельдерны узнают о моём пробуждении. Ты действительно хочешь, чтобы твоё исчезновение связали с моим возвращением? Поверь, не стоит. Сегодня им будет не до тебя, Юджин.

Хм…

Отправляться в неизвестность откровенно боязно. В какой ломбард я пойду? Обманут — полбеды. Наведут ворьё — вот, что страшно. Потому что деньги украдут вместе со мной — про кварталы красных фонарей я слышала в том числе и от Лоуренса, однажды рассказавшего мне, что далеко не все девочки в подобных заведениях работают добровольно, многих принуждают, а особо строптивых отдают самым жестоким любителям кровавых забав.

Вернуться — это умно или малодушно?

Я, проведшая годы взаперти, не готоваа к жизни, тем более к жизни в большом городе.

— Возвращайся, Юджин. Я обещаю, что присмотрю за тобой.

Ох…

В одном она права — мне не нужно, чтобы моё исчезновение совпало с её пробуждением, а от тёмной тропы меня отделяет цепочка рун и расстояние в один шаг. Проще говоря — сбежать успею.

— Я приму ваш совет, госпожа.

Она кивает и снова взмахом руки вспарывает пространство, но на сей раз вынимает не кувшин с сомнительным пойлом, а ничем не примечательный камень на простом шнурке:

— Надень на шею и носи. Амулет рассеивает и поглощает тьму. Пока он на тебе, никто не сможет почуять, с кем ты подружилась. Разве что Кенар лично явится посмотреть на тебя. От его взгляд амулет надолго истину не скроет.

— Подружилась?

— О, да! Юджин, я рассчитываю на твою дружбу.

Меня передёргивает, потому что улыбка у госпожи ни разу не дружелюбная, а хищная.

Боги, во что я вляпалась?

Вздохнув, я через голову надеваю на шею шнурок. Надеюсь, он обычный, а не снят с какого-нибудь несчастного висельника. Было бы вполне в духе юмора культа Даро. Я провожу подушечкой указательного пальца по шероховатой поверхности, и прячу камень под ворот. Стянуть с меня его не должны…

— Спасибо, — сама не знаю, за что я благодарю. Может, и ни за что, просто из вежливости.

— Приложи ладонь к амулету, — подсказывает тёмная госпожа и склоняет голову к плечу, будто в ожидании занятного зрелища.

Я послушно выполняю указание, и амулет вдруг холодеет, меня пронзает озноб, и я чувствую, как и камень, и шнурок погружаются под кожу. Щекотно, но не больно. Я аккуратно провожу пальцем между ключицами. Камень не ощущается, словно он растворился в теле. А может и правда растворился. Я не особенно пугаюсь — повесить на меня хоть слежение, хоть проклятье тёмная госпожа может без моего согласия, у меня нет причин бояться из-за амулета Я отдёргиваю руку — по всей видимости, извлекается камень также прикосновением. Уверена, ещё будут ситуации, когда мне придётся его снять и закутаться во тьму.

Из одной западни в другую…

Попрощавшись с госпожой, я открываю тропу обратным ключом, благо Тропа держится от получаса до часа, и, как на неё вернуться, мне не раз попадался в книгах. Иначе бы, не зная “рунного адреса” своей комнаты… Хотя я бы в любом случае смогла записать алфавитными рунами название летней резиденции и, вероятно, тропа привела бы меня во двор к парадному входу.

Вышла бы у всех на глазах красивая…

Над ухом протяжно вздыхают незримые в тумане тени.

— Три четверти часа, — доносится шёпот тёмной госпожи.

Меня преследуют стоны, вздохи. Но тропка, припорошенная то ли прахом, то ли пеплом, надёжно вьётся под ногами, и я почти не обращаю внимания на тех, кто следует за мной. На них нельзя обращать внимания, чтобы не оступиться, на тропе им меня не достать. В теории. На практике, если кого-то и доставали, то они об этом уже никогда не расскажут.

Я зябко передёргиваю плечами. На тропе холодно, и этого холода не согреет даже самая тёплая шуба. Одна из теней подбирается совсем уж близко, я чувствую её дыхание на щеке. Тень что-то бормочет, но слов не разобрать.

Впереди брезжит рассвет.

Надеюсь, в комнате никого…

Шаг, и я оказываюсь в спальне, с которой успела попрощаться. Как зыбко… Серый дым ещё стекает с плеч и тает в воздухе, струи, бледнея, впитываются в амулет, а я уже верчу головой. В спальне — слава Тьме — никого. Взгляд цепляется за отражение в большом зеркале, и я оторопело застываю. Это я так извазилась? Вся серо-буро-грязная с разводами на лице. Иная горничная после чистки камина выглядит лучше.

Сдавать платье прачкам нельзя.

Я раздеваюсь и ныряю в ванную, чтобы наскоро смыть грязь, которую я нахватала, пока освобождала скелеты от клинков Гельдернов и слушала, сидя на шёлковом ковре среди истлевших подушек, игру менереля-нежити. Забавно, что в отличии от леди Ионны, грезившей о чуде, я волшебную игру всё-таки услышала, и это вправду волшебно — музыка рождала в сознании яркие картины, заставляла видеть то, о чём пела тёмная госпожа.

Сколько времени хочу я знать — мне не пора в храм?

Солнце, судя по игре лучей, ещё не коснулось нижней кромкой вершин елей западной чащобы.

Я действительно вернулась в клетку? Но совет тёмная госпожа дала верный, с какой стороны ни посмотри. Исчезнуть одновременно с пробуждением странной особы, усыплённой и запертой в ловушку, но почему-то не убитой, худшее, что я могу сделать. А ещё, как оказалось, я просто не готова к жизни снаружи.

Сняв кольцо, я прячу его в зеркало к паре клинков, зеркало убираю в ящик комода. Из улик осталось грязное платье… Им я займусь позже. Я переодеваюсь в серо-жемчужный наряд, достаточно простой и строгий для визита в храм, а на плечи набрасываю тёплую шаль.

Часы подсказывают, что у меня ещё есть время, но я решаюсь пойти раньше. Не зря же госпожа упомянула срок в сорок пять минут. Я думаю, ровно столько она проведёт на скале в обществе менестреля, наслаждаясь игрой и отравленным пойлом. Когда она нарушит контур, мне лучше быть на глазах у жреца. Своё раннее появление я объясню просто — хочу успеть на ужин, чтобы услышать игру менестреля.

Я спускаюсь в сад.

Шаль, которую я схватила из расчёта на прохладный вечер, лишняя, и я припускаю её на спину, прибавляю шагу. Краем глаза я замечаю на одной из боковых аллей горничную, указывающую помощнику садовника, какие цветы срезать. Ха… Вечность прошла, а я помню, что герцогиня любит свежие букеты и требует менять цветы в её покоях каждый день, а имени кареглазого я вспомнить не могла. Я огибаю розарий, прохожу под аркой.

Ни жреца, ни его ученика-слугу не видно, Гельдернов — тоже.