мысли, особенно среди руководящих кругов партии, выражающееся в стремлении объяснить все наши неудачи и зачастую неспособность справляться с поставленными задачами исключительно объективными условиями»[157].

В разгар Гражданской войны, во время партийной недели 1919 г., число коммунистов Кронштадта резко возросло. Но в 1920 г. многие из них вышли из РКП(б) добровольно или были исключены во время партийных чисток. Эсеровский очевидец событий писал: «Началось повальное бегство из партии. Ряды ее таяли. Особенно много уходило матросов. Настроение Кронштадта к осени 1920 г. изменилось: город перестал быть „мальчиком с факелом в руках“, как сказал однажды Луначарский»[158]. Но, несмотря на это, накануне восстания в Кронштадте в военной организации РКП(б) насчитывалось 1547 членов и 303 кандидата, а в гражданской – 830 членов и кандидатов. Всего число коммунистов Кронштадта составляло 2680 человек[159]. Самая большая партийная организация была на линкоре «Петропавловск». Не было ни одной части Красной армии с таким большим процентом коммунистов. Специальная комиссия по перерегистрации членов и кандидатов РКП(б) установила, что в период восстания из партии вышли 341 матрос, 255 красноармейцев, 178 рабочих и 71 служащий, всего 781 человек[160]. Составители сборника документов «Кронштадт 1921» оценивают число вышедших из партии – 900 человек. Полностью распалась 41 партийная организация[161]. Почти в полном составе вышла из партии парторганизация линкора «Петропавловск». Если к этому числу добавить коммунистов, ушедших в Финляндию после подавления восстания, исключенных из РКП(б) специальной комиссией, то в Кронштадте осталось немногим больше 900 коммунистов. Городская партийная организация сократилась с начала января 1921 г. более чем на 60 %[162]. Эти цифры лучше всех остальных свидетельствуют, что восстание было всеобщим. В «Известиях Временного революционного комитета» публиковались заявления о выходе из РКП(б).

Несомненно, определенную роль в восстании сыграло недовольство матросов ухудшением снабжения и мерами по укреплению дисциплины на флоте, принятыми уже после того, как в основном закончилась Гражданская война. Летом 1920 г. балтийцы получали в день на человека: 1,5 фунта (600 г) хлеба, 0,2 фунта (80 г) крупы, 0,3 фунта (120 г) мяса, 0,1 фунта (40 г) рыбы, 0,1 фунта сахара, 0,7 фунта (280 г) масла. Морякам выдавали дефицитные в то время папиросы, соль, спички, мыло. Не воюющий флот снабжался лучше воюющей армии. Но в связи с острым транспортным кризисом продовольственные поставки в Кронштадт задерживались, и матросы стали получать значительно меньше продуктов. В Кронштадте, как и в Петрограде, был острый дровяной кризис. 7 декабря начальник политотдела Кронштадтской крепости сообщал начальнику Политического управления Балтийского флота (Пубалту): «Доношу, что продовольственный вопрос среди команд флота и крепости стоит очень остро. На основании заявлений целого ряда комиссаров видно, что среди команд флота идет недовольство на почве продовольствия ‹…›. Принимая во внимание тяжелое положение Республики в этом вопросе, думаю, что тут еще кроется то, что лица, стоящие во главе продовольственного аппарата во флоте, или совершенно не проявляют инициативы, или не на своем месте»[163]. Не хватало обуви и обмундирования. В докладе о положении в Кронштадте в январе 1921 г. сообщалось: «В частях, несущих гарнизонную службу, как в крепости, так и на фортах, чувствуется усталость. Снабжение частей гарнизона обмундированием неудовлетворительное: почти во всех воинских частях наблюдается недополучение походного обмундирования и обуви на 30–50 %, гимнастерок же, теплого белья (в особенности одеял) – превышает и эту норму»[164].

Роскошная жизнь командования Балтийским флотом все больше возмущала верящих в социальную справедливость матросов. 14 июня 1920 г. командующим Балтийским флотом был назначен Ф. Ф. Раскольников. Начальником Пубалта стал тесть Раскольникова М. А. Рейснер. Несколько должностей в штабе флота занимала одна из первых красавиц Советской Республики, жена Раскольникова, поэтесса Лариса Рейснер. Н. Я. Мандельштам писала: «Осип Мандельштам рассказывал, что Раскольников с Ларисой жили в голодной Москве по-настоящему роскошно – особняк, слуги, великолепно сервированный стол… Этим они отличались от большевиков старшего поколения, долго сохранявших скромные привычки. Своему образу жизни Лариса с мужем нашли соответствующее оправдание: „Мы строим новое государство, мы нужны, наша деятельность созидательная, потому было бы лицемерием отказывать себе в том, что всегда достается людям, стоявшим у власти“. Лариса опередила свое время и с самого начала научилась бороться с еще не отмененной уравниловкой»[165]. В Кронштадте на глазах у голодающих матросов Раскольников и Лариса не изменили своим привычкам. Они поселились в роскошной квартире бывшего морского министра И. К. Григоровича. Поэт Всеволод Рождественский, придя в гости к своему товарищу по перу Ларисе Рейснер, был поражен великолепием ее апартаментов: ковры, экзотические ткани, картины известных художников, бронзовые будды, майоликовые блюда и флакончики с французскими духами. Так же, как Раскольников и Рейснер, жила и другая блестящая пара советской элиты – П. Е. Дыбенко и А. М. Коллонтай. Два лидера балтийских моряков 1917 г., матрос и гардемарин далеко отошли от идеалов равенства, которое они проповедовали в 1917 г. Но если Дыбенко позволял себе роскошествовать далеко от Балтики, в Харькове, то Раскольников это делал на глазах голодавших балтийцев.

Слухи о жизни Раскольникова широко распространились во флоте. Само имя Раскольников стало вызывать ненависть. К нему начали приходить угрожающие письма от матросов. Интересно, что Раскольников считал главным рассадником недовольства линкор «Петропавловск». Ненависть моряков к Раскольникову усилилась вследствие принятых им необходимых мер в отношении флота. Дисциплина на кораблях была ниже всякой критики. Многие матросы предпочитали жить в квартирах в Петрограде и Кронштадте, а на кораблях появлялись только для получения пайков и жалования. Матросам нравилось, что их суда стоят в Петрограде, где жизнь для них была вольготнее, чем в изолированном Кронштадте, и где они считались частью новой элиты. Сразу же после вступления в должность Раскольников распорядился, чтобы часть судов из Петрограда была переведена в Кронштадт, в том числе линкоры «Петропавловск» и «Севастополь».

28 июля 1920 г. новый командующий Балтийским флотом издал два приказа, вызвавших взрыв возмущения матросов: приказ № 557, отменивший все отпуска, и приказ № 581, отменивший право отлучки с корабля на берег и ночевки вне корабля[166]. Приказ № 602 от 03.08.1920 постановил, что увольнение моряков в отпуск по болезни после определения военной комиссии должно быть утверждено в штабе флота. Роскошная жизнь Раскольникова с красавицей женой только усиливала раздражение матросов непопулярными решениями командования. Моряки говорили и на собраниях, что во всех трудностях их положения виноват Раскольников, так как самому и его штабу «можно жить, коли с ними жены и матери»[167]. 26 октября 1920 г. на эсминце «Капитан Изыльметьев» команда отказалась есть обед. На собрании экипажа матросы говорили: «В то время как штаб ест обед из