В запальчивости она сказала мне что-то похожее на то, что если я не послушаюсь, не передумаю и сделаю ей и маме наперекор, она никогда не выйдет за меня замуж.

Это был запрещенный прием. Долго я убеждал ее в том, что так нельзя строить отношений, тем более, когда мы только начинаем жить. По-моему, уговорил, и на всю жизнь.

— Как я догадываюсь, тебе удалось сохранить хорошие отношения с невестой?

— Да, если учесть, что она моя жена.

— Я слышал, что она инженер-металлург?

— Если говорить откровенно, Тамара необыкновенный человек. Не подумайте, что я собираюсь расхваливать свою жену. Просто всегда удивляюсь ее бьющему через край оптимизму, ее работоспособности.

С первых дней курсантской жизни Борис понял, что если он и станет летчиком, то будет это нескоро. И строевая подготовка, и караульная служба, и дежурства на кухне… несколько месяцев он даже самолетов вблизи не видел.

В письмах к матери, к Тамаре он пытался не показывать томившей его неуверенности. Да что там неуверенность, просто огорчения. «Самое главное не потерять внутренней убежденности в том, что ты станешь тем, кем хотел быть. Главное выдержка». — думал Борис. И все чаще в сознании появлялось слово «работа» — любимое словечко Тамары.

Девчушка была на год моложе Бориса, детство выдалось у нее нелегкое. Отец скончался в госпитале от тяжелого ранения. Мать, оставшись с тремя детьми, пошла работать. Тамара разделяла со старшим заботу о младшем брате, о доме. Беды, казалось, не влияли на задорный, жизнерадостный характер Тамары… Она успевала и в школе, и в спорте, и дома. Окончив школу с золотой медалью, она выбрала трудный для женщины металлургический институт. Получала повышенную государственную стипендию и часть ее отсылала домой — в помощь маме.

«Я иду к тебе, Борька!» — читал Борис между строк ее писем, вспоминая свою Тамарку, ее заразительный смех. Вспоминал он и дни, проведенные вместе, прогулки по оврагам, где водила их любовь. Вспоминал и ужасался. Как только не свернули они себе шею? В одном из писем как бы невзначай она писала ему: «..Недавно услышала очень хорошую фразу: «Если быть, так быть лучшим». Эти слова, кажется, принадлежат Валерию Чкалову. Здорово сказано! Правда?..»

«Хорошо, — подумал Борис, — я принимаю твой вызов. Я иду к тебе навстречу, Тамара».

Нелегко подсчитать, сколько Волынов — будущий летчик-истребитель — прошагал в строю, сколько вырыл метров окопов, сколько тонн начистил картошки и сколько недель простоял в ночных караулах, причем стараясь быть везде лучшим, пока сел в кабину самолета.

Инструктор Григорий Шилов не только учил летать, но и входил во все житейские заботы, помогал, советовал, забывая часто о своих личных делах. Он хорошо знал каждого и доверял ребятам, как собственным сыновьям. И прозвали его молодые, неоперившиеся еще летчики, емким словом: отец.

Первый раз взлетев самостоятельно, Борис вернулся на аэродром с неясным чувством: ни радости, ни наслаждения. Может быть слишком увлекся точным выполнением инструкций.

А вот второй полет… «Нужно почувствовать машину, нужно понять, что происходит», — говорил себе Борис, забираясь в кабину. Где-то там, в зоне Борис расслабился, заставил себя на мгновенье отпустить ручку управления. Самолет стал задирать нос. Борис выдержал. Не трогая руля, он поставил машину в горизонтальный полет. И тогда испытал всепоглощающую слитность с самолетом, трудно описуемое чувство единства аэродинамических качеств машины и собственной нервной системы. Такое ощущение делает человека летчиком — и на всю жизнь. Следующий инструктор Вениамин Решетов был не намного старше своего ученика. Но молодость его была обогащена немалым опытом. Один из самых смелых и хладнокровных истребителей части, он научил Бориса любить небо. Бывший фронтовик, майор Иванов сделал из Бориса бойца. Когда кончался воздушный «бой», и Борис пристраивался к крылу командира, он видел на обгоревшем, в рубцах и шрамах лице аса дорогую ему улыбку. Однажды ободренный этой улыбкой он написал Тамаре: «Вот теперь, Тамарка, имею право сказать тебе: очень скучаю и жду».

Год 1958. Она привезла из Сибири на берег Волги легкомысленный чемодан с вещичками, очень серьезный диплом инженера-металлурга и главное — нескрываемую любовь. Рядом с аэродромом, где служил Борис, отдельную квартиру было не сыскать. Но молодые устроились. До сих пор они вспоминают месяцы, проведенные в крошечной мансарде.

Молодые летчики эскадрильи выбрали Бориса своим комсомольским вожаком и рекомендовали его кандидатом в члены партии. В день Победы 9 мая Волыновы отпраздновали свадьбу. Тамара пошла работать на местный завод. Ей предложили место в заводоуправлении. Она отказалась и настояла на кузнечном цехе. Работала сменным мастером. Трудно инженеру завоевать авторитет, если инженер в юбке и ему на вид не дашь и двадцати. А Тамара его завоевала.

Настало время, когда по дороге с полетов домой, Борис забегал на почту и мучил служащих одним и тем же вопросом: «Есть телеграмма?»

Тамара уехала в Прокопьевск к мамам. Ожидание мешало Борису думать, отдыхать, жить.

Телеграмма пришла перед полетами. «Поздравляем с сыном, Андрюшкой». В тот день дежурный по аэродрому хотел было поднять тревогу, самолет Волынова выделывал такие фигуры, каких не было ни в одном описании воздушного боя.

Вернулась Тамара. Андрюша был оставлен подрастать под наблюдением бабушек.

В конце каждой смены на стальных ложементах укладывались поковки, прошедшие термическую обработку. Мастер, пересчитывая, сокрушалась: «Почти столько же, сколько вчера»… По вечерам в мансарде долго не гас свет. Не давали спать думы о цехе, и тревоги за мужа: все чаще Борис уходил в ночные полеты.

Часами прислушивалась она к вою турбин, пытаясь уловить звук «своей» турбины. Это было безнадежным занятием. Но все равно прислушивалась, пока под утро не раздавался скрип ступенек.

Из месяца в месяц крепче становилась закалка и летчика Бориса Волынова. На календаре стояла еще цифра 1958, а Бориса ждало еще одно волнующее событие.

Очень скуп военный язык. Когда появляется в аттестации новое прилагательное, оно бросается в глаза: «Летчик Волынов обладает незаурядными летными