Черного легиона.

– С каких пор «мерзавец» – достаточная причина сжигать священника?

– Священник или крестьянин, простолюдин или вельможа – я смету всякого, кто встанет на пути к нашей цели.

Беррин глубоко вдохнул, как всегда, когда собирался сказать что-то неприятное. И резко выдохнул.

– Мы можем поднять паруса в любой момент и направиться куда угодно. И в Костани, и в Аланью, и в Гиперион. Ты же знаешь, что я последую за тобой. Но ты приказал мне быть честным, и я должен сказать, что в Костани дверь закрывается. Сумеем мы перенести корабли через гору, как когда-то Утай?

Я не нашелся, что ответить.

Беррин поднялся и направился к двери.

– Я прислушаюсь к тому, что говорят люди, и передам тебе. Что бы ты ни решил, я с тобой до конца.

Он закрыл за собой дверь, оставив меня наедине со спящей колдуньей.

Бледное лицо Ашеры не выдавало никаких чувств. Под опущенными веками ничто не двигалось – значит, сон ее был спокойным и без видений.

Но почему она очнулась, задыхаясь? И взмахнула руками, как будто тонула и пыталась удержаться на воде.

Я взял чистый носовой платок из сундука и промокнул пот у нее на лбу.

– Что ты видела?

– Дождь, который затопит весь мир; капли, черные, как деготь.

Я тонул во сне много раз, больше, чем могу сосчитать. Это точно один из самых неприятных способов умереть.

– А ты улыбнулась мне, помнишь?

Она взяла мою руку и приложила к щеке – холодной, как сталь в ледяном море.

– Скоро мы должны уходить, – сказала она. – В Лабиринт.

Я убрал руку, пока та не застыла совсем.

– Ну, допустим, мы с сотней моих лучших людей войдем в Лабиринт. И, допустим, выйдем с другой стороны, под Небесным дворцом. Возьмем морские стены, расчистим путь. Но дождется ли нас армада? Или, боясь гнева императора, не подчинится мне и уйдет в Гиперион?

– Чтобы взять Костани, тебе не нужны пятьсот кораблей и пятьдесят тысяч человек. Хватит одной сотни кораблей и десяти тысяч воинов. Возьми только самых верных. Остальных отошли назад.

Я покачал головой.

– Пока мы с тобой говорим, посланцы двора сеют смуту в моих рядах. У большинства воинов есть семьи. Они все из разных провинций империи, каждая из которых управляется вельможей или экзархом. Хотя воины и служат мне, вельможи подчинены императору, а это значит, что семьи принадлежат ему. Никто из воинов не хочет предать меня, но они не могут предать свои семьи. Когда речь идет о таком выборе, нельзя рассчитывать ни на кого.

Ашера смотрела в иллюминатор у меня за спиной.

– Костани падет за день.

– А мои люди об этом знают? – Я поднялся и зашагал взад-вперед. – Они ждут, что осада Костани продлится месяцы, а то и годы. Все они – бывалые воины. Мы разрушили множество стен пушечным огнем, храбростью, стойкостью и жертвами. А колдовством – ни одной. Почему они должны верить? Почему должны пойти за мной?

Она с трудом села, и пепельные волосы упали ей на лицо.

– Значит, хочешь, чтобы я заполнила горизонт, как ангелы для апостола Лена?

– Не для меня. Для них.

– У меня нет сил, кроме тех, что дает она.

– Ты такая слабая?

– Слабая? – В ее глазах мелькнуло негодование. – Ты ничего не знаешь о колдовстве.

– Отец пугал меня сказками о магах Востока. – Я сел на кровать рядом с ней. Даже одеяло было холодным. – Маг Гафар приказал своим демонам принести ему троны всех царей мира. Но ангел Принципус защитил трон императора, чем разгневал мага и орду его демонов. Они вторглись, чтобы забрать трон, однако верующие с помощью ангелов изгнали мага и его демонов в преисподнюю.

– Маги из легенд могли приказывать джиннам. Я – нет.

– Тогда мы возвращаемся в Гиперион.

– Если ты возвратишься в Гиперион, Крестес никогда не вернет Костани. До тех пор, пока луна не расколется, а мир не обратится в пепел.

– Дай нам причину следовать за тобой. – Я схватил ее за плечи и сейчас же отпустил из-за жгучего холода. – Дай причину верить. Отступиться от императора и сделать невозможное. А иначе ничего не получится.

– Вера, Михей.

– Если веры было недостаточно для апостола, значит, недостаточно и для моей армии.

Мне показалось, что я все-таки уловил тень эмоций у нее на лице. Ее щеки чуть напряглись, а зрачки на волосок расширились.

– А твоя дочь? – произнесла Ашера. – Ты позволишь ее похитителям остаться безнаказанными?

– Ты считаешь, я делаю это ради нее?

– А ради чего?

– Ради Архангела.

Я всегда так говорил и надеялся, что так и есть. Но любовь к ангелам в моем сердце состязалась с ненавистью к сирмянам и их гнусной вере. Я надеялся, что праведная ненависть тоже может быть святой.

Ашера покачала головой, и пепельные волосы опять упали ей на глаза.

– На самом деле никто ничего не совершает для бога.

– Ну а ты? Для чего тебе помогать мне захватить твой народ?

– Я – исключение. Я делаю это только для бога.

– И какого бога?

Она дотянулась до моего уха и прошептала:

– Для единственного, которого я видела.

Я вернулся на палубу своего огромного галеона – обшитого железом морского монстра, потопившего бесчисленные галеры, в том числе и галеры дожа Диконди и изумрудных пиратов Эджаза. Я прошел под хлопающими черно-красными парусами мимо пушек, на нос, где была установлена фигура ангела Цессиэли с четырьмя расположенными ромбом глазами. Капитаны кораблей и офицеры собрались на пристани. Беррин спорил с ними, а они требовали встречи со мной. Я ступил на нос, и при виде меня все затихли. Даже чайки.

Во главе собравшихся был Зоси, мой шурин. Потеряв его, я потерял бы всех. Когда-то он набросился на меня с копьем – в тот день, когда я взял замок его отца. Я сломал копье, врезал щитом ему по лицу и бросил его в подземелье. Я держал его там две луны. А когда пришел посмотреть на пленника, он молился. Вши кишели на его голове, а ноги распухли от оков, словно спелые дыни. Но он не потерял веру в милость Архангела.

Я стал вестником этой милости, убедив императора Ираклиуса простить его семью, хотя сестер Зоси император оставил при дворе на случай, если Пасгард восстанет, и выдал их замуж за мелких дворян. Кроме Алмы, на которой женился я. Даже после того как она скончалась от оспы, Зоси никогда меня не подводил. Но теперь он стоял во главе толпы, собиравшейся бросить мне вызов, и в глазах