– Потерянная. Одинокая. Всеми забытая, – с притворной жалостью вздохнул Аббат и царственно простёр к Дайане когтистую руку. – Идём. Я подарю забвение. Зачем тебе жить, дитя? Ты больше никому не нужна…

«Не нужна», – эхом отдалось в мозгу. Закружилось, завертелось, откликнулось в теле неукротимой дрожью…

А потом пришла ярость.

***

Когда погасла первая чаша, Аббат не повёл и бровью. Но вслед ей угасла вторая, третья – и по залам пролетел удивлённый шепоток.

Девчонка стояла на том же месте: крест в руке ходит ходуном, горячечное дыхание вылетает из губ паром, яркой бирюзой блестит не скрытый волосами глаз… А вот в голове теперь была пустота – и сколько ни старался Аббат, ему не удалось прочесть ни единой мысли.

Четыре, пять, шесть – огонь в последних чашах потух. Словно пламя поглотило самое себя и исчезло.

Во рту Аббата метнулся заострённый, как у птицы, язык.

Тук-тук-тук-тук-тук…

Тук-тук…

Тук. Тук…

Тук.

Пульс, который совсем недавно казался громоподобным, оглушающим, бьющим со всех сторон так, что терпеть и сдерживать себя едва хватало сил, вдруг замедлился, став чётким и спокойным. Девчонка стояла в почти полной темноте. Больше не убегала и не пряталась. Смирилась?..

«Ну а какая, собственно, разница? Пора заканчивать с этим», – подумал Аббат, уже предвкушая вкус горячего железа и соли на нетерпеливо дрожащих губах.

Но стоило сделать шаг – и все чаши на постаментах зажглись. Зажглись одновременно, породив невиданное, сизо-фиолетовое пламя…

Вампиры зароптали, кое-кто присвистнул.

– Выпусти, – приказала девчонка низким, как у чревовещателя, голосом.

Яркая радужка в глазу потемнела, скулы острее проступили на худом лице, что в тревожном свете приобрело оттенок вялой лаванды.

Аббат оскалился. И летящим прыжком бросился на неё в ответ.

Незримый воздушный таран врезался в грудную клетку в полёте. Со всей силы, до вибрации в каждой кости, впечатал его в ониксовый трон. Металлические лианы цепей, свисающих с потолка, истерично закрутились против часовой стрелки – словно лопасти вертушек, что беззвучно вопили, предупреждая: грядёт немаленький шторм.

– Выпусти.

Аббат поднялся, шипя разозлённым змеем. Даже белки глаз теперь налились кровью.

Он повёл шеей из стороны в сторону, растопырил увенчанные когтями пальцы. Крап-хруст – сломанные кости срослись, встали на место, и Аббат снова заулыбался. Девчонка не изменилась в лице. Продолжила стоять.

Аббат подобрался, изготовился – и атаковал вновь.

– Всегда хотел попробовать ведьму! – ещё успел выкрикнуть он, когда невидимая сила ударила навстречу.

Зал содрогнулся. «Распутная Бэтти» со стоном грохнулась оземь, посыпались со стен древние маски… Черепа вынесло из ниш. Столкнуло в полёте, разбив вдребезги – и на пол дождём обрушилось костяное крошево.

У Аббата вырвался вопль. Обсыпанный остатками драгоценной коллекции, как мучной червь – мукой, он неуклюже поднялся на ноги и кинулся к трону. Яростно, с размаху, вдарил рукой по секретному месту. Решётки, что закрывали арку, с визгом поднялись.

– Взять её, взять!..

Несколько вампиров послушно ринулись в зал, на бегу вынимая клинки, готовя когти…

Фиолетовая вспышка.

Гудящий огонь быстрее мысли выстрелил до самого потолка и упал вниз, чтобы пробежать от одного постамента к другому. Аббат непроизвольно облизал ледяные губы, разглядывая окруживший его шестиугольник.

Пламенный, отдающий морозным холодом, контур вокруг. А внутри – только он и девчонка. Девчонка…

Один из вампиров дёрнулся, собираясь перепрыгнуть огонь. Пленница не повернулась, ничем не показала, что раскусила его намерение – но пламя тут же кинулось вверх, заставив его, сквернословя, отступить.

– Что ж, дитя. Пожалуй, нам стоит договориться… – медленно вымолвил Аббат, начиная ощущать растущее беспокойство. И краем глаза усмотрел, как в пальцах одного из вампиров что-то крутанулось.

Кинжал. Посеребрённое остриё. Годится для собратьев-упырей. Сгодится и для ведьмы?..

Аббат приободрился, надел на лицо всегдашнюю маску благопристойности.

– Убери огонь. И я тебя отпущу. Правда, отпущу.

Неуловимо-быстрое движение. Короткий, острый предмет, со свистом пролетевший сквозь фиолетовую завесу…

Словно отгоняя назойливую муху, мотнулись чернильно-чёрные пряди. Сомкнутые губы сжались плотнее.

Кинжал отскочил обратно. Раздался резкий, оборвавшийся вопль. Пламя взревело и расширилось, наваливаясь на тех, кто кружил вне шестиугольника.

Крики, ругань, галдёж – и Аббат пуще заскрежетал зубами, понимая, что его бросили. Потому что вампиры, все как один, кинулись на выход и…

…Отшатнулись обратно, когда от арки дохнуло тем же фиолетовым холодом.

«В ловушке. В ловушке», – вспомнилась недавно пойманная мысль.

– Послушай меня, дитя…

– Я ДОСТАТОЧНО СЛУШАЛА.

Голос, что раздался со всех сторон, породил чудовищное эхо… Аббат ощутил, как стали подрагивать каменные плиты пола. Секунда – и по ним поползла кривая, как молния, щель, которая вскоре обратилась в паутину трещин. Цепи на сводчатом потолке замотало сильнее.

Аббат перевёл взгляд на девчонку. В её ладони нездешним сиянием засветился крест.

Метнуться, вцепиться… Намотать на кулак волосы, дёрнуть так, чтобы открылось ягнячье-белое, незащищённое горло. Распороть кожу одним взмахом кривого когтя. Подставить пересохший рот…

Он ведь пытался, и пытался дважды.

Но правду ли говорят, что третий раз – волшебный?..

«Ну держись, клятая ворожея!»

Прыжок, оскаленные зубы, бритвенно-острые когти…

Свет, что ослепительным прожектором ударил в лицо. Ярчайший, белый, испепеляющий – тот, от которого не было спасения и оставалось только гореть, гореть до последней мёртвой клетки, готовой рассыпаться прахом.

Аббат рухнул к ногам девчонки, завыл, скорчился, завозил лицом по треснутым плитам пола, оставляя на них лоскуты обгоревшей, содранной кожи…

Рука цепко, твёрдо держала над ним крест, испускавший убийственное сияние, – как лупу, что направляла солнечный луч на полудохлого муравья. Вампиры по ту сторону шестиугольника беспокойно метались, изо всех сил прикрывали глаза. Свет был нацелен на одного Аббата, не сильно проходил сквозь плотную аметистовую завесу, но страшил и пугал их без конца.

– Чего ты хочешь, чего ты хочешь, чего ты хочешь?! – возопил Аббат, чувствуя, что подбавь она света – и его не станет.

КРРРРРАК!

Плиты пола вздыбились вокруг него, будто изнутри, из самого земного пекла, стал выбираться неведомый злобный зверь.

Звяк! Дзонк! – отлетели с потолка серебряные цепи. Один из ошейников ударил Аббата по лысой голове, оставив на ней алый след, похожий на венец.

– Мне нужен… – внезапно произнесла девчонка, словно говоря не с ним, а сама с собой, – …тот… кто укажет путь…

Аббат поднял на неё лицо, воспалённые глаза. Кожа так и облезала с него клочьями, обнажая уродливые рытвины плоти, подвижные мышцы.

– Мне нужен… проводник… в этом городе… в этом мире… – отрешённо договорила девчонка, снова посветлев глазами, и Аббат задохнулся:

– Знаю! Знаю! Я помогу!

Из последних сил он повернулся в сторону искрящегося огня.