доходившему ей как раз до середины спины, и вдавился бедрами в ее тело. Она целовала его, забыв обо всем на свете, словно они никогда не целовались, словно это их первый раз, словно они никогда не ссорились, никогда не расставались.

Ее руки будто сами по себе нырнули ему в волосы, обняли за шею: она льнула к нему, отвечая толчками на толчки его языка. Он обнял ее за бедра, притянул к себе, затем скользнул руками дальше, к ягодицам, крепко прижал к восставшему, твердому как камень, члену. Упругая попка под бриджами сводила его с ума. Он мог бы обнимать ее так вечно и никогда бы не насытился.

Они не поняли, как оказались на траве, путаясь в одежде друг друга, вместе откатились к дальнему краю изгороди, за деревья, где их не могли увидеть из конюшни. Он обеими руками рывком распахнул на ней рубашку и через несколько секунд ощутил в ладонях ее груди. Губы его прочертили жаркую дорожку по лицу, подбородку, шее, добрались до соска и жадно втянули его в рот.

Джулиана вскрикнула, удерживая ладонями его голову, то и дело повторяя:

– Рис! Рис!..

Он опять принялся целовать и посасывать ее шею, а ее губы прильнули к уху, кончик язычка толкнулся внутрь, и Рис содрогнулся всем телом.

Ее рука скользнула вниз, погладила выпуклость на его бриджах, стиснув зубы, он застонал, опять спустился к грудям и принялся ласкать их поочередно языком и губами, посасывал: сначала нежно, затем с силой, – прикусывал зубами, пока она не закричала.

Джулиана сжала его ладошкой, и Рис чуть не взорвался, как неопытный мальчишка, но на всякий случай отодвинулся от нее, а потом сумел заставить себя оторвать губы от ее божественных грудок. Он хотел остановиться всего на мгновение, чтобы перевести дух, и с силой прижался лбом к ее лбу. Дыхание вырывалось из его груди с трудом, хрипло, тяжело.

Она тоже тяжело дышала, грудь едва прикрытая разорванной рубашкой, вздымалась и опускалась. В этот миг он почувствовал, что безумно завидует ее рубашке.

– Рис! – опять выдохнула она. – Ах, Рис…

Он знал, что продолжать нельзя, но не мог сдержаться: наклонился и опять поцеловал ее в губы.

Она уперлась ладонью ему в грудь, оттолкнула, и он замер, глядя на нее. От резкого дыхания болели легкие.

– Мы должны остановиться, Рис, – прошептала она.

Он опять прижался лбом к ее лбу:

– Почему? Скажи мне, почему?

– Потому что я обручена с маркизом Мердоком, – проговорила Джулиана страдальчески, но решительно.

Чувственность мгновенно исчезла из его глаз.

– Вспомнила, значит?

Глава 12

Этой ночью Джулиана пробралась к окну спальни, по привычке отвела в сторону шторы и стала смотреть вверх, на сияющую полную луну. Обхватив себя руками, она в первый раз за этот день позволила себе подумать о том, что случилось.

Она целовалась с Рисом. Страстно. Невозможно притвориться, что страсть не была взаимной. О боже! Куда делось ее негодование? А гнев, терзавший ее все те месяцы душевных мук, куда он испарился, едва губы Риса прикоснулись к ее рту? Этот человек омерзителен, и она его целовала – единственного из всех мужчин на земле!

И самое худшее то, что… ей это нравилось.

Он отрицает, что объявление о ее помолвке причинило ему боль, но боже милостивый, он же процитировал его слово в слово! Ей даже в голову никогда не приходило, что он читает колонки сплетен в «Таймс». Вероятно, это было слишком наивно – полагать, что он даже не слышал о ее помолвке, что никто не привлек к этому его внимания, но… она даже не предполагала, что помолвка причинит ему боль. В конце концов, это он уехал и так и не вернулся, но факт остается фактом: голос его дрожал от гнева, когда он повторял текст статьи. Неужели его это задело? Но как такое возможно?

Что ж, ей тоже было очень больно. Вот почему она нанесла ему ответный удар: обвинила во лжи, – зато он назвал ее едва ли не продажной: «…самой популярной дебютантке сезона подойдет любой другой». Это тоже ее оскорбило. Значит, вот что он про нее думает? Так он считал все эти месяцы? Что она поспешно бросила его ради другого завидного холостяка?

Но все равно это никак не объясняет его отъезд. Объявление о помолвке появилось в газете в самый разгар ее третьего сезона, так что уж точно не ее помолвка вынудила его уехать и не вернуться. Нет, Рис определенно лукавил: изо всех сил старался выставить себя пострадавшей стороной, хотя оба они совершенно точно знают, что именно тогда произошло.

Поцелуй случился совершенно неожиданно. Возможно, это было неправильно, но, с точки зрения Джулианы, необходимо. Во всяком случае, так говорила она себе в начале ночи, ворочаясь без сна в постели. Поцелуй показал, убеждала она себя, яснее и лучше всяких слов, что Рис по-прежнему испытывает к ней чувства.

Все это время, все эти долгие месяцы, ее терзала мысль, что он бросил ее, потому что с самого начала только притворялся, что влюблен, что никогда ничего к ней не чувствовал, но теперь она точно знала, что это не так: по крайней мере страсть никуда не делась.

А еще она поняла, что у Риса есть какая-то тайна. Во всяком случае, он намекнул на это, сказав, что «оказал ей услугу», бросив той весной. Что имелось в виду? Ответ его прозвучал совершенно неопределенно, но она уже давно подозревала, что уехал он тогда по какой-то другой причине, а не просто по делам в поместье: слишком долго отсутствовал, не писал.

Тогда она, в конце концов, решила, что это просто способ избавиться от нее, но теперь все сильнее подозревала, что для такого поступка имелась другая причина, только, похоже, посвящать в это ее он не намерен. Не то чтобы это имело теперь значение: один поцелуй ничего не исправит. Никуда не денется горечь от долгих месяцев страданий, в которые они ввергли друг друга, не превратится в ничто тот факт, что она обручена с маркизом Мердоком.

И Рис по-прежнему ей не доверяет – уж это очевидно. Они так страстно целовались, но когда Джулиана напомнила ему о своей помолвке, в его взгляде мелькнуло нечто похожее на презрение, а в голосе совершенно отчетливо послышалось осуждение. Он решил, что она сделала вид, будто хочет его, ради титула и положения в обществе. От одной этой мысли ей хотелось рвать и метать. Неужели он так глуп,